Дурная кровь (СИ)

— Да благословенна будет Троица Богов, — процедил он сквозь зубы, — за то, что вы, брат Плессий, вернулись к нам. Уж теперь-то паства будет счастлива и снова к нам повалит!

Служитель сёрбнул водой в чаше и с прискорбием отметил:

— Удержать паству ничуть не легче, чем привлечь. Не вини себя, брат, за то, что не сумел поддержать огонь веры в их сердцах в моё отсутствие.

— Пока вы не напомнили, брат, я и не собирался, — Санни провёл щёткой по котлу с таким видом, точно хотел перерезать начальнику горло. — Но теперь уже вряд ли сумею избавиться от этой мысли.

— Ничего-ничего, мы отчистим храм от пыли и грязи, подновим алтарь, заделаем трещины в стенах…

— Мы? — подозрительно уточнил Санни.

— Я возьму на себя тяжёлую ношу: стану молиться и восхвалять твой труд, брат!

— А может лучше я помолюсь, а вы с извёсткой по коридорам побегаете?

Плессий усмехнулся, словно услышал хорошую шутку и погрозил пальцем подчинённому.

— Подадим пример селянам постом и жаркой молитвой, — экзальтированно перечислял старший служитель предстоящие радости сотрудничества с высшими силами, — станем отшельниками, пожертвуем неимущим все заработанные храмом деньги…

Санни тоскливо погладил упитанное пузико, прощаясь с ним.

— И на что ж нам тогда его ремонтировать, если все деньги пожертвуем?

— Боги не оставят нас, — смиренно хрустнул сухариком спасённый лютозверь.

Глаза Санни лезли всё выше на лоб, рискуя приблизиться к старательно замаскированным залысинам.

— Верд, друг мой, — ласково позвал он охотника, — слова господина Плессия вдохновили меня прочитать пред ликами богов Житие первых послушников. Не составишь компанию?

Охотник рассудил, что от него не убудет, воздержись он от скудной трапезы.

— Ну пошли.

— А как же завтрак? — искренне озаботился Плессий. — Разве я могу оставить голодными присланных Богами путников?

Верд постучал по столешнице куском хлеба, скривил в ухмылке край рта и бросил сухарь обратно в общую миску.

— Попоститься вдруг захотелось.

— А вы точно-точно не знаете, кто вас проклял? А удобно с такими зубищами ходить? А где вы днём прятались? А людей кушать хотелось? — возбуждённо тараторила позади Талла, и беглецы прибавили ходу, пока Плессий не рванул «читать духовные книги» вместе с ними.

— Не забудь снять паутину в алтаре, — успел напутствовать послушника служитель, но Санни только приложил ладонь к уху: «ась? Не слышу, брат!»

До алтаря они так и не дошли. Пониженный до послушника бывший служитель храма Трёх Богов свернул раньше, увлекая за собой приятеля, и юркнул в низкую дверцу.

— Помощ-щ-щ-щнички, — прошипел он, вручая Верду огромную холщовую суму. — Спасли от лютозверя, называется! Да лучше б я с нелюдем под одной крышей жил, чем с этим святошей!

— Так ты и жил, — резонно возразил приятель, подставляя торбу под вяленое мясо, мешочки с крупами и овощи.

— И лютозверем он всяко был приятнее! Плессий из меня всю душу вынет, понимаешь! — Санни метнулся к Верду и попытался встряхнуть его, схватив за грудки, дабы донести всю серьёзность положения. Но наёмник не шелохнулся, сколько бы усилий служитель не прилагал. — Алтарь — отмой, пыль — сотри, снег перед входом — раскидай! А сам он, видите ли, молитвы читает! И, главное, прихожане к нему, святоше эдакому, валом валят! А от меня с той же скоростью в разные стороны!

— Завидно?

Санни с вызовом выпятил живот:

— А если и так?! Солдат из меня не получился, думал, хоть в храме своё место найду. А он меня гоняет, как служку какого! Плессий человек хороший, но, Боги свидетели, я обрадовался, когда его не стало! Правда, думал, что он не помер, как все решили, а в город сбежал. Есть у него там одна бабёнка… Ну да и шварг бы с ним! Сбежал и сбежал! Но нахрена ж ты мне его вернул?!

— Так, Санни, — Верд вырвал из цепких пухлых пальчиков окорок, которым служитель уже примерился утереть горючие слёзы. Не удержался, надкусил, и бережно сунул в мешок к остальным продуктам. — Ты просил избавить тебя от лютозверя. Разве я что не так сделал? Ну хочешь, убью твоего святошу, прикопаем на храмовом кладбище, никто и не спросит! И даже надбавки за вредность не попрошу! Тюкну его по головушке из одной только любви к тебе!

Верд никогда не был шутником. Возможно, дело в том, что шрам через пол-лица искажал любую гримасу, что отбивало у собеседников желание смеяться. А может дело в тяжеленном мече у пояса или в дурной славе, что окружала охотника. Но Санни юмора тоже не понял. Он отшатнулся, осеняя себя защитным знаком Ножа:

— Побойся богов, Верд! Плессий — добрый человек. Скотина вот только порядочная… А служитель он хороший, искренний, за дело радеющий…

— В отличие от тебя? — подсказал приятель.

— Шёл бы ты… — начал Санни, но, признав частичную правду, закончил иначе, чем собирался: — ко мне в комнату. Там под кроватью кошель с деньгами. И двигаем отсюда, двигаем! А то, не ровен час, и правда заслушаемся этого проповедника и станем с восторгом драить щели между половицами.

— Твой Плессий настолько хорош?

Санни тяжело вздохнул:

— Заслушаешься. Мне таким никогда не стать. Так что, может, оно и к лучшему, если храм за ним останется.