Дурная кровь (СИ)

— Заслушаешься… — задумчиво повторил Верд и утробно рассмеялся.

— Что?

— Да они ж там с дурной вдвоём остались, — пояснил он. — а уж что-то, слушать она не умеет совершенно…

Упаковав пожитки, мужчины боязливо сунулись на кухню, чтобы забрать Таллу. Картина, которую они застали, навеки отпечаталась в воспоминаниях Сантория и впоследствии поднимала ему настроение даже самым хмурым днём.

Плессий сидел под столом, отгородившись от колдуньи чугунной сковородкой, и тихонько поскуливал. А вёрткая упрямая девка обегала его то с одной, то с другой стороны, и снова и снова с восторгом чмокала то в загривок, то в щёку, то в плечо — куда доставала.

— Ну не прячьтесь, господин Плессий! Это же самое интересное, что случалось в вами в жизни! Никто никогда такого не видел! Нам же нужно понять, как это работает! Ну куда же вы уползаете, господин Плессий?!

С каждым поцелуем бедный служитель трансформировался из лютозверя в человека и обратно. Причём, каким-то магическим образом, звериная морда выглядела ещё более несчастной, чем человеческое лицо. Монстр на четвереньках выбежал из-под стола и в попытке спастись дёрнулся к приоткрытой двери, но колдунья настигла его, вцепившись руками и ногами, и снова чмокнула в мохнатую щёку.

— Заберите эту дурную отсюда, — взмолился временно очеловеченный Плессий и закончил уже вновь изменившимися челюстями, но вполне разборчиво: — Пы-ы-ы-ы-ы-р-р-р-ржа-а-а-алста!

* * *

Нет, летом солнце так не слепит. Не выдавливает слёзы, от которых тут же смерзаются ресницы, а моргать становится едва ли не тяжелее, чем шевелить пальцами, озябшими от мороза и неподвижности.

Лошади мерно поскрипывали снегом под копытами, наездники покачивались в сёдлах, подрёмывая, парок из ноздрей всей процессии, что животных, что людей, закручивался маленькими вихрями и тут же оседал, чтобы вскоре превратиться в ледяные бусины на шерсти и одежде.

— Будешь ёрзать — косу отрежу, — пригрозил охотник, привычно фиксируя колдунью тяжёлой рукой.

— Волосы — не ноги, отрастут!

— Если это поможет, я тебе и ноги отрежу.

— Вместе с новыми сапогами?!

Талла попыталась показать обновку, и чуть не упала с лошади. Мужчина подхватил её, прижал покрепче, с содроганием ожидая, что от его грубости у девчонки вот-вот затрещат кости.

— Тогда просто отшлёпаю, — съехидничал он, и колдунья смущённо замолчала.

Верд страдальчески морщился каждый раз, когда невесомые непослушные волосы Таллы вздымались от малейшего ветерка и щекотали ему подбородок. Убирать их было бесполезно, что ловить тополиный пух, а пересадить девку на клячу Санни, как тот не раз предлагал, боязно: ну как служитель наболтает лишнего? Хотя, может, и стоило бы. А то сидит вся такая восторженная, любуется лесом, точно впервые его видит. А чего им любоваться? Какой начался сразу после Больших Храмовников, такой и тут, в пяти вёрстах, остался.

Любуется, значит. Как дитё малое. На себя в зеркало поутру так не пялилась, как на эти кривые чёрные стволы, обросшие белым мхом инея. А могла бы и посмотреть, между прочим! Верд денег не пожалел, не абы какую одёжу ей купил, а такую, чтоб не стыдно в город въехать! И до чего ж хороша девка в новом полушубке! Куда делась растрёпанная дурёха, что нашёл охотник пару дней назад? Была ли? Эта колдунья — другая. Сидит ровно, спину гордо держит, не иначе как родилась знатной! И портной заметил красавицу, нет-нет, да норовил лишний раз тронуть узкую талию, провести лапищей по бедру, якобы разравнивая ткань. Пока не поймал многозначительный взгляд охотника, конечно.

— По фигуре бы посадить… — пролепетал тогда швец, сразу отскочив от девки на локоть. — Не по размеру вещички…

— Ничего, снимать удобнее будет, — недобро ухмыльнулся Верд, касаясь рукояти меча с той же небрежностью, с какой собеседник только что касался плеча его колдуньи.

Не по размеру! Ясно, что тонкой да звонкой Талле шитые на деревенскую бабу тряпки велики, но и это её не портило! Затянула пояс, так ещё краше стала, ещё нежнее. Кажется, задень неосторожно локтем — переломится пополам. Немудрено, что замерли у ворот хмурые мужики, вытаращились, следя за троицей путников, пока те не нырнули в лес вместе с колеёй.

— Да не вертись ты!

Талла, как нарочно, крутанулась ещё раз, чтобы снова пощекотать охотнику нервы и нос пушистой макушкой:

— А что, ты занят сильно, а я тебе мешаю?

— Может и мешаешь, — огрызнулся Верд. — А может просто достала.

— Это я умею, — польщённо зарделась колдунья и вкрадчиво добавила: — Ну ты смотри, если со мной совсем плохо, я могу и домой вернуться…

— А я могу тебя в мешок сунуть, — лаконично возразил мужчина.

Санни, чуть приотставший от парочки, не мог остаться в стороне от ссоры и нараспев затянул:

— Бог с Ножом, оградитель и защитник, прошу, не гневайся на этого недалёкого мужлана, ибо он не ведает, что творит! Справедливые Боги поскупились на ум, когда создавали его. Сему мужу остались лишь мускулы, вши да паршивый характер…