Дурная примета

Старый год клонится к концу, пройдут считаные дни, и наступит новый. Те же деревья будут стоять перед трактиром Мартина Биша, то же море будет плескаться у берега, те же лодки, заново просмоленные и с новой оснасткой, уйдут за горизонт, будут их трепать непогода и штормы, и, может быть, в какой-то из дней какой-то из рыбаков не возвратится домой, просто исчезнет, как будто его и не было. Его слова, его смех, его брань — все исчезнет, и никогда больше не поднимется его рука, не поднесет к губам наполненную чарку. По вечерам, после трудов своих, не будет он сидеть у Мартина Биша. А в остальном все останется прежним, будут те же штормовые дни, и те же пасмурные дни, и те же ясные дни, и те же горести и заботы, и голод, и неведение о том, что принесет завтрашний день. Все будет так, как было всегда. Во всяком случае, так кажется нам.

Все это знают старики, и молодые тоже успели узнать об этом. Выдастся несколько недель, когда жизнь начнет улыбаться, когда сельдь повалит в сети. А потом снова все станет по-старому. И тогда ты опять ждешь Нового года.

Не думай об этом! Как сегодня живешь, так и будешь жить всегда, и ничего ты не сможешь изменить. Ты не знаешь способа, как тебе побольше заработать, чтобы покупать больше хлеба и к нему колбасы… Не думай об этом! Подрастут с годами твои сыновья, потом они женятся, но прежде сядут в рыбацкую лодку. Не думай об этом! Ты не раз будешь обивать порог у Бюннинга, управляющего имением в Ханнендорфе, а детей твоих он не раз угостит палкой. В пять часов утра они уже будут стоять у ворот, нанимаясь на прорывку свеклы, а в семь вечера они пойдут домой, чуть не ползком от усталости. Бюннинг заплатит им двадцать пфеннигов за день. Не думай об этом! Новый год обязательно принесет тебе в семью нового едока, и ты не будешь знать, как его прокормить, ты не будешь знать, чем прикрыть его наготу, когда он начнет подрастать.

Если будешь все время об этом думать, все время над этим ломать себе голову, то лучше уж сразу бери веревку и иди вешайся на крюк в сарае. Оставь раздумья на тоскливые часы, они тебе хорошо знакомы, ты знаешь, что они придут еще не раз, это так же верно, как «аминь» в церкви.

Не думай об этом!

*

Старый год идет к концу, и Мартин Биш украшает большой зал своего заведения, основательно протапливает печи. От стены к стене протянул он длинные бумажные гирлянды. Та стена, от которой отвалилась штукатурка, сплошь завешена большой сетью с сельдями из жести. Сетями с сельдью из жести Мартин Биш покрывает и столы. Жестянки легонько позвякивают. Чтобы навощить пол для танцев, Мартин Биш накрошил целый фунт стеариновых свечей. Зал будет выглядеть по-праздничному, в традиционном убранстве сетей.

Потому что сегодня вечером новогодний бал рыбаков.

*

Предвещая бурю, несется метель через залив, гонит снежные кристаллики, мельчайшие крупинки льда, целую стену ледяных осколков, колких как стекло. Они впиваются в деревья и кусты, в стены и крыши, набиваются в дверные щели, цепляются за землю. А ветер подхватывает все то, что не успело вцепиться, кружит и швыряет в лица мужчин, припаивает к юбкам женщин, которые, укутавшись как мумии, низко опустив голову, идут в деревенский трактир. Идет каждый, у кого еще ноги способны двигаться в танце, а руки поднять бокал. Все идут, и все думают: побушует немного и угомонится. Младшие дети уложены в постель, старшие сторожат дом, а отцы и матери, пожилые и молодые, угреловы и рядовые рыбаки — все собрались здесь. Зал сияет необыкновенным великолепием, и на возвышении сидят музыканты, привезенные Мартином Бишом из города. Шнапса и пива вдоволь — пей сколько хочешь и сколько душа принимает. Все расчеты летом. Мартин Биш поверит в долг. А если бы он не верил в долг, то как бы он мог торговать в Дазекове?

*

Задолго до прихода рыбаков с их женами у дверей трактира появился первый посетитель. Он стоял, укрывшись от ветра за дубами, глубоко засунув руки в карманы бушлата, и стучал ногами, чтобы согреться. Он ждал кого-то. Женщины замечали его только тогда, когда снимали платки перед входом. Они пугались, кто узнавал парня, кто нет, со смехом вбегали в помещение. А из рыбаков то один, то другой говорил:

— Эй, Эмиль, чего торчишь на улице, заходи!

Эмиль не отвечал. Но испуганные возгласы женщин, их смешки радовали его, поддерживали в нем надежду.

«А завтра мне опять с раннего утра на работу, — размышляет он. — Вот беда».

Стины нет и нет. Третий вечер ожидает он ее или хотя бы весточки о ней. Он уже два раза побывал у домика на берегу, постоял, видел свет в окнах, но не решился войти и, возвращаясь в Ханнендорф, ругал себя трусом.

«Значит, она действительно на меня сердита. Зря я начал этот разговор насчет Бюннинга. Но должна же она понять, что я всякое мог подумать, когда Бюннинг стал со мной какие-то счеты сводить».