Например, напрочь исчезло то благородное беспокойство, которое двести лет питала наша литература, всякий, на кого ни погляди, кажется довольным, самоуверенным, деловитым, хотя у него всего и делов, что купить вагон гвоздей в Барнауле и продать его в Кзыл-Орде. Например, сейчас никто не знает, что у порядочного человека одно-единственное предназначение — способствовать прирастанию красоты. В качестве частного результата это может быть и прекрасный спектакль, и дитя, и неоскорбительная организация власти на местах, и даже фронтовой истребитель, который тоже прекрасен на свой манер.
Точно кончилась наша эпоха и началась новая — эпоха неталантливых людей, потому что именно по департаменту прекрасного у нас наблюдаются нелады. Архитектура — «бред пьяного огородника» (формулировка В. Слепцова), театр — это место, где режиссеры из кожи вон лезут, чтобы сделать «Братьев-разбойников» из «Дяди Вани», кинематографа вовсе нет, потому что, в частности, нет фактурных актеров, знающих начала этого ремесла.
То есть настолько новая, непривычная пошла жизнь, что оторопь берет, словно ты по волшебству вдруг очутился на чужбине и решительно некуда себя деть. А вокруг ходят молодые люди с сотовыми телефонами, и ты глядишь на них и ужасаешься, как, наверное, римские патриции глядели на диких воинов Алариха и ужасались концу всего. И невдомек было римским патрициям, что это еще далеко не конец, что впереди Томас Мор с его «Утопией», эпоха Возрождения, энциклопедисты, русская литература, московские мечтатели, дети героев Великой Отечественной и внуки отсидевших «за просто так».
Нет, все-таки на земле интересно жить.
Русский — это как?
Вообще русский — не национальность, а настроение. (Под настроением подразумевается некая сумма полярных качеств, которые предопределяют устремления и поступки больше в зависимости от фазы луны и атмосферного давления, нежели от прямой физиологической потребности, как везде.) Поэтому русским можно быть при сомнительной фамилии, когда вам всего лишь довлеют возвышенные интересы, и если у человека непоказанный разрез глаз. Коли вы в хороший вечерок любите посидеть на крылечке, размышляя о том, почему сахар в стакане чая размешивают по часовой стрелке, а не наоборот, коли положение на Суматре волнует вас больше, чем распри с тещей, то, значит, вы русский от подошвы до хохолка.
Именно что национальность есть нерушимая общность людей определенного душевного строя, который сплачивает больше, чем вероисповедание и родство. Отсюда русскость — это прежде всего способность к сопереживанию, всемирность, открытая Достоевским, непрактичность, склонность к романтическому и умение пострадать. Разумеется, эту сумму дополняют и качества малосимпатичные, даже отвратительные, но о них как-нибудь в другой раз.
В прочем же русские так разнятся между собой, точно они к разным расам принадлежат: кто-то объясняется преимущественно по-матерну и на фене, кто-то после букваря ни одной книги не взял в руки, кто-то при случае продаст мать родную за пятачок. Вот немцы — все как один немцы с миниатюрными местными вариациями, и они черта с рогами поставят у власти, если им пообещать «народный автомобиль». У французов только вечно пьяные бродяги выпадают из общего правила, сформулированного в пословице: «Счастлив тот, кто имеет десять тысяч франков годовой ренты и никогда не видел короля». Все американцы уверены, что бог нарисован на долларовой бумажке и его фамилия — Вашингтон.
А русские, формально и по существу, тянут свой воз, как лебедь, рак и щука, в разные стороны, кто куда. Поэтому в нашем уникальном случае нет понятия более кабинетного, чем «народ».
Вместе с тем русскость — эта такая сила, что, как показывает практика, ей охотно покоряется инакомыслящий элемент. Об онемечившихся русских что-то не слыхать, а немцы в России уже во втором поколении становились истовыми православными, мздоимствовали и проигрывались в «стуколку» до белья. Дети Рюрика уже не знали по-варяжски, литва Гедеминовичи и монголы Чингизиды основали корень нашей аристократии, доктор Гааз из голландцев и датчанин Даль явили чудеса славянской самоотверженности, чуть ли не каждый третий выдающийся русский поэт — еврей. Кстати, о евреях: ну какие они евреи, они такие же несчастные, как и мы.
По нынешним временам консистенция нашей русскости уже не та, и пожиже она, и градусом не вышла, потому что наступили экономические, то есть довольно подлые времена. Уже мы общенационально простоваты, хладнокровны, расчетливы и прижимисты по той причине, что ничего не платят за витание в облаках. Это обидно, но, главное, опасно, поскольку мы только тем доселе были угодны Богу, что отличались благообразной непохожестью, а также склонностью к витанию в облаках. Больше мы ничем Создателю не интересны, потому что автомобили наши без молитвы не заводятся, дети растут, как лебеда, не крадут одни сумасшедшие и боязно выйти из дома с наступлением темноты. Словом, как бы нам ненароком не пострадать.