Дурнишкес

Американец ворочал глазами, но графинчик поставил на стол с такой осторожностью, будто в нём был налит нитроглицерин. Мой партнёр чуть ли не выхватил графин из рук пришельца, опрокинул в себя и сделал несколько огромных глотков, закусил салом и луковицей, после чего протянул графин гостю:

-    Drink![107] - это он умел произнести по-английски. - Drink!.. И не выламывайся, чёрт тебя не видал, если ты наш гость.

Шварценеггер поднёс графин к окну, долго совещался со Сталлоне, прежде чем осмелился поднести его к губам.

Вдруг глаза у него выпучились, он закашлялся и очень не ко времени увидел огромную керамическую вазу, похожую на дырявую авиабомбу, утыканную красивыми пасхальными вербами.

Он подскочил к вазе, повыдергал все вербы, побросал их на пол, как какую-то замаскированную китайскую пиротехнику, постучал в обожжённую глину и начал очень серьёзно допрашивать, что это за устройство. Тут уже всем четверым не хватило английских слов.

-    Matj-perematj, - перешёл мой партнёр на международный язык зеков. - Кто этого придурка учил культурному обращению?

Он отнял графин, ещё раз отхлебнул, как на поминках, и принялся грозиться:

-    Я этого придурка убью. Что здесь, чёрт побери, за обыски? У нас свободная страна!

Захмелев, он открыл шкаф и стал доставать охотничье ружьё. Но ему только показалось, что он достал ту "берданку", т.к. в мгновение ока уже лежал на полу, а его ружье с переломленным стволом улетело под диван...

Чёрт знает, чем мог закончиться этот пьяный конфликт, но мимо окон промчалось несколько машин. Дежуривший у окна Шварцнегер внятно объявил своему напарнику:

-    Кончай, президент проехал.

Гости быстро собрали свои игрушки и, раскрыв пинком дверь, вышли. Один из них приостановился, показал ногой на валяющееся под диваном ружьё, на раскиданные вербы, погрозил пальчиком, другим покрутил у своего виска и весело отдал честь. Совсем как в кинофильме, даже подмигнул. В комнате остался застоялый запах мужского тела, дешёвой мази, и чего-то непонятного, удушливого, несущего смерть. Как в многосерийном триллере.

Мой приятель застыл с "джинджером" в руках. Он смотрел на меня, ничего не соображая своими патриотическими мозгами, и, будто с трибуны Сейма, вопрошал:

-    Мать-перемать, в какой стране мы теперь живём? -по его верхней губе в раскрытый рот стекала, как заграничный кетчуп, густая свёртывающаяся кровь.

Только на следующий день сам Буш ответил нам через прессу, на не доступный нашему разумению вопрос: в какой стране мы теперь живём?

-    Враги Литвы будут и нашими врагами.

Получается - в пятьдесят втором или третьем “штате”

США, дружище, если ты всё понял.

ГЛОБАЛИЗМ И НАЦИОНАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

- Правда выше Некрасова, Пушкина, выше народа, России и веры, она выше всего.

Фёдор Достоевский

- В смутные времена мудрые молчат, -так оправдывает наша интеллигенция предательство правды.

- По моему глубокому убеждению, 11 Марта[108] не возродило независимости, провозглашённой 16 февраля, а в одночасье столкнуло Литву в период после переворота А.Сметоны 26 декабря.

Когда бродишь по ночам, не находя себе места, постоянно сомневаешься - писать или не писать? - знай, что напишешь обязательно. Поскольку происходящее в истерзанной кошмарными впечатлениями душе уже - не в твоей власти. Тем паче, когда каждый уголок твоей разорённый отчизны взывает о спасении: не трусь! А каждый встречный человек, измученный национальными мошенниками, останавливает тебя и, глядя доверчивыми глазами, испуганно спрашивает: как дальше-то жить будем, писатель?

Значит, напоминает: раз начал, человече, то уж и не прячься в кусты.

Ходишь по запущенным кладбищам, а там кричат тебе в глаза содранные на металлолом Страсти Господни: молчание, в конце концов, приведёт сюда и тебя, но уже оплёванного, истрёпанного и духовно обкраденного до последней ниточки. Видишь только-только засыпанную песчаную могилу, наблюдаешь за ещё не разошедшимися людьми. А рядом их близкие, вместо духовной беседы с только что зарытым отцом или матерью переламывают стебли цветов, разбирают ивовые корзиночки или нанимают на трое суток сторожа со злой собакой, чтобы какой-нибудь мерзавец, собрав всё это похоронное добро, снова не продал его на превозносимом всеми рынке...

Кажется, молчал бы ещё сто лет, как придорожный камень, но тот всеобщий духовный упадок уже ломится в двери и твоего дома. Страшно, так как ясно осознаёшь, что веками дремавшее в человеческой душе зло снова почувствовало, что ему дозволено всё. Молчишь, когда доходит очередь и до цвета нации, исчезают их памятные доски. Украли надгробные бюсты М.Петраускаса и Й.Саснаускаса, а мы, забыв обо всём, до третьих петухов, один громче другого под дирижёрскую палочку какого-нибудь Швондера горланим созданный этими гениями гимн - «Литва родная».