Есть такие магазины, куда заходят только женщины. И если ты не женщина, то чувствуешь себя настоящим шпионом. А поскольку я всего лишь мальчишка, они про меня забывают и я могу слушать все разговоры, которые они ведут, абсолютно уверенные, что их не слышит никто из мужчин. Большинство их разговоров — полная бессмыслица, но мне все равно нравится. Так прикольно, что женщины могут сделать тайну практически из всего. А еще прикольно то, как меняются у них голоса, когда они начинают сплетничать. Раньше мама брала меня с собой в примерочные, но теперь с этим покончено. А жаль.
Мама торчит в отделе одежды тыщу лет, но я совсем не против. Бывают дни, когда все надоедает очень быстро, но бывают и такие, когда ты счастлив лишь оттого, что просто наблюдаешь за людьми. Я устраиваю маленький шум: мол, она же обещала ничего не покупать из одежды, но делаю это лишь ради того, чтобы мама оценила, что я не поднимаю шума большого.
— Только папе не говори, — предупреждает мама у кассы. Наверное, маме кажется, что она набрала слишком много вещей. Хотя, если подумать, говорит она таким голосом, будто подмигивает, давая понять, что ничего такого в виду не имела. И добавляет: — Тут огромные скидки.
Я пожимаю плечами. Мама ласково ерошит мне волосы, и ее ладонь уютно устраивается у меня на загривке. Чаще всего я терпеть не могу, когда она меня трогает, но иногда вполне ничего. Как сегодня.
За столь хорошее поведение меня наверняка ожидает награда. Вот и час кофе с печеньем. Мы всегда называем его так, хотя я заказываю горячий шоколад с эклером, а мама — чай с круассаном. Даже не знаю почему. Просто мы так привыкли.
Следующий пункт по списку — новые ботинки для школы. С одной стороны, меня это пугает, а с другой — я весь в предвкушении. Когда еще увидишь, как взрослые преклоняют перед тобой колени, суетятся и беспрестанно спрашивают: ну как, удобно, не жмет? В отделе детской обуви мир словно перевернулся с ног на голову. Там дети — самые крутые эксперты, круче просто некуда, сидят себе и выдают информацию мелкими порциями, а взрослые ползают вокруг на четвереньках и сыплют вопросами.
Но особенно я обожаю заключительный этап, когда ты неторопливо идешь к двери и обратно, а мама с продавщицей молчат, затаив дыхание в ожидании приговора. И когда ты возвращаешься и выдаешь лишь неразборчивое «м-м-м», а они начинают заискивающе заглядывать тебе в глаза:
— Ну что? Как они? Жмут? Где? Спереди или с боков? Или слишком свободно? Или натирают?
А ты стоишь себе расслабленно и глубокомысленно мычишь — типа ты король и тебе не нравится то, что тебе принесли, но тебе вроде как влом объяснять почему.
Хотя тут есть и подвох. Ведь в итоге ты остаешься с новыми ботинками. А на свете нет ничего хуже новых ботинок. Надеть новые ботинки — это все равно что выйти на улицу с плакатом: «Я — полный придурок и зубрила». И как бы ты ни старался, минует как минимум недели две, прежде чем тебе удастся сносить их до нормального состояния.
Слава богу, когда я вижу этих двоих, новые ботинки благополучно покоятся в пакете, а сам я по-прежнему в старых.
Двое — это Олли и Карл. Они у фонтана, курят.
Я замечаю их издалека и застываю как вкопанный. Мама тоже останавливается, ловит мой взгляд и смотрит туда же. Я не верю своим глазам. Они вместе, и это как пинок под дых.
Моя первая мысль — убраться отсюда как можно скорее, пока меня не засекли. Только при возможности вести себя так, будто я не в курсе, что Олли с ним видится, я могу контролировать дальнейшие события. И поступать, как хочется мне. Но стоит Карлу сообразить, что мне все известно, — и ситуация полностью изменится. Мне придется пойти на принцип. То есть послать их на три буквы.
Я не собираюсь быть просто запчастью. И я не собираюсь навязываться этой парочке. Пусть даже я дам слабину — Карл ждет лишь подходящего момента, чтобы пинком под зад вышибить меня вон.
Нужно срочно убираться с глаз долой, но я не могу. Ноги как будто не мои. Стою как приклеенный, уставившись на них, слишком ошарашенный, или расстроенный, или испуганный, чтобы заставить тело повиноваться.
— Сейчас я с ним поговорю, — заявляет мама.
Моя голова дергается в ее сторону, а челюсть отпадает сама собой. Я настолько напуган ее словами, что придумать ответ не получается. Да я готов хоть каждый день до конца жизни носить новые ботинки, только бы мама не пошла сейчас к ним! Но я даже не успеваю открыть рот и выдать, что это будет самый худший из всех ее поступков по отношению ко мне, как она срывается с места и решительно устремляется к ним.
После того как ситуация переросла в критическую, ноги несут меня сами собой.
— Не надо! — умоляю я, едва поспевая следом.
— Он курит!
— Пожалуйста, мама, не надо.
Она даже не сбавляет шаг. Мы все ближе. И они вот-вот нас увидят. Еще пара секунд — и весь мой мир полетит под откос. Я хватаю маму за рукав и упираюсь изо всех сил.
— МАМА! НЕ НАДО!
— Отцепись от меня.
— НЕ НАДО! ПОЖАААЛУЙСТАААААА!