Дурной расклад

— Д-да, — на этот раз не сразу.

— Тогда пойдем.

Девочка судорожно выдохнула. Страх в глазах притух, сменился любопытством и надеждой. Так они и пошли — мужчина в сером пальто с чемоданом и маленькая, брошенная, замерзшая девочка.

— Как тебя зовут? — спрашивал Муравьев. — Как зовут маму? Где папа? Почему ушла мама? Ты потерялась?

Ни на один из этих вопросов он не получил ответа: девочка упрямо молчала и шла вперед. Муравьев разглядывал ее, пытаясь понять, как ребенок оказался здесь поздним вечером один. Из капюшона вырывались облачка пара, тонкие ножки проворно семенили по щербатому асфальту. Они прошли до следующего перекрестка, который тоже пустовал. Машин видно не было, если не считать пары припаркованных авто. Светофоры подмигивали пустоте.

Девочка без колебаний пошла на красный свет. Муравьев — следом.

— Подожди! На красном надо стоять, на зеленом идти.

Ноль реакции. Он хотел было схватить ее за плечо, подумал и решил этого не делать. На противоположном углу он заметил сгорбленного, грязного человека, который сидел на ступенях магазина, положив голову на сложенные руки.

— Где твой дом?

— Там! — снова она указала вперед, звонким, уверенным голосом, лишенным последних ноток страха.

Они пошли дальше. Ветер стих, но воздух становился холоднее. Город сжимали в клещи ночные заморозки. Лужи подернулись плёнками льда, которые девочка с хрустом разбивала.

— Далеко до дома? — спросил Муравьев, когда они дошли до следующего перекрестка, где на углу сидела замотанная в шаль старуха и подсчитывала собранную милостыню, вытряхивая ее из тарелки.

— Нет! Там мама.

— Мама точно там?

Уверенный кивок. Девочка зашмыгала носом, и снова они пошли на красный свет, две фигуры, поливаемые светом уличных фонарей и огнями рекламных плакатов. Когда они проходили мимо нищей, из недр шали раздалось приглушенное клокотание. Пальцы замелькали над тарелкой быстрее, и слишком часто, словно… Муравьев выкинул эту странную мысль из головы.

Они шли. Муравьев пытался завести разговор, просил девочку рассказать о маме, о папе, об их доме и занятиях, о том, что нравится малышке, которой можно было дать лет пять, но так толком ничего от нее и не добился. Они прошли мимо торговых кварталов, мимо зданий муниципалитета, офисов и жилых домов. Они пару раз свернули. Муравьев плохо знал эту часть города, но, сколько ни искал таблички с названиями улиц на домах, видел только номера или старые, истертые прямоугольники, с которых время слизнуло последнюю краску. Прохожих навстречу не попадалось, но почти на каждом углу кто-то был: припозднившийся пьяница с лицом, смятым в красное бесформенное месиво или спящий прямо на асфальте бездомный, старуха или старик, замотанные в старые одежды, колченогие, какие-то словно бы надкусанные фигуры, мимо которых они шли дальше. Мимо тянулись однотипные жилые дома, и в окнах подслеповато горел свет, а они все шли дальше. Иногда по дороге проезжали машины, но стекла их окон поглощали свет чернотой тонировки, и эти автомобили исчезали в ночи, словно мистические экипажи, управляемые сами по себе.

Девочка уверенно шла вперед. Муравьев взглянул на часы. Половина первого ночи. Они подходили к очередному перекрестку, пустому. Муравьев понял, что прошло слишком много времени, а ему еще нужно успеть домой, и тогда он отважился, наконец-то принял решение, отчего сладко защемило в груди, и волна возбуждения захлестнула его с головы до пят, вызвав легкое головокружение, сухость во рту и слабость в ногах. Девочка шла чуть впереди, такая маленькая, хрупкая, настоящий цветок жизни, нежный и прекрасный, словно пробивающийся посреди сухой выжженной пустыни, и этот цветок нашел он, он, только он достоин его сорвать, и он потянулся рукой к ее голове, с колотящимся сердцем, мгновенно осипший, сказал:

— Малыш… еще долго идти?

Девочка дошла до перекрестка.

— Пришли!

Она победно вскинула руки вверх. Муравьев смотрел на пустой перекресток. Ветер ударил по лицу — словно отвесил пощечину. Муравьев ничего не понимал. Заглянул в голубые глаза, спросил:

— Здесь твой дом?

— Здесь мама! Вон, там! — и девочка побежала по диагонали на дальний угол, где на краю кто-то стоял. Муравьев, глупо моргая и бормоча что-то, побрел следом. Его охватывало разочарование. Сладкая волна откатилась назад, оставляя после себя гулкую пустоту. Девочка добежала до угла, обняла кого-то, и Муравьев с удивлением обнаружил, что этот человек ростом такой же, как и маленькая бродяжка, и одет так же. Две фигурки обнимались, словно сестры-близняшки после долгой разлуки. Обескураженный, Муравьев медленно подходил к месту встречи, не понимая, что здесь происходит.