Дурной расклад

Я встал, чувствуя, что накатывает запоздалый приступ слез и вылетел из палаты.

Мы пробыли в больнице до позднего вечера. Примерно в десять к нам вышел врач и принес соболезнования. Мы просто поставили подписи в нужных местах на медицинских бланках и поехали в родительский дом.

Перед отъездом я заметил в коридоре друзей отца из его «клуба» — врача, профессора, старых сослуживцев. Они подошли и выразили свои соболезнования.

— Спасибо, — пробормотал я, — но нам нужно уезжать.

Они пожали мне руки. Последним был профессор. Сжимая мою ладонь в своей, он сказал:

— Мы всегда готовы встретиться.

— Почему? — не понял я.

— Потому что тебе надо все объяснить, — сказал профессор. — Условия Договора.

— Договора?

— Нас много таких, — сказал профессор, — меченых.

Я ничего ему не сказал. Понял только, что все эти люди тоже выглядят измотанными и уставшими. Я кивнул, повернулся и ушел. Всю обратную дорогу мы молчали. Мы молчали, когда приехали, и в торжественном молчании сидели за столом, пока сестра заваривала чай. Я дико устал. Время было зимнее, и жар от камина заставил раскраснеться. После горячего питья нас разморило окончательно. Вместе с сестрой я помог маме подняться наверх, и мы уложили ее.

— Я лягу с ней, — сказала сестра, — только попозже.

Мы спустились обратно и уселись на диване у камина, тупо уставившись в огонь. Я подумал, что еще пара недель — и над ним появятся носки для подарков. В голове была каша, вести осмысленный разговор о чем-то было сейчас тяжело. В какой-то момент я посмотрел на сестру и увидел, что она спит, сжимая пустую кружку. Я поднял сестру и отнес наверх. Пусть отдыхает. Завтра будет много хлопот: понаедут родственники, друзья, знакомые.

Огонь от камина превращал гостиную в темную пещеру, озаряемую отсветами от костра: багровые мазки на сизом. Вверх поднимались волны тепла. Тянуло в сон. Я добрался до дивана, поднял с пола кружку сестры. На ковер натекла лужица. Я так и сидел с кружкой, пока какое-то внутренне чувство не заставило поискать взглядом часы. Они висели, как и обычно, на противоположной стене, над фотографиями в рамках. Маленькая стрелка приближалась к трем. Глаза жгло, веки склеивались сами собой. Нужно лечь спать. Так поступил бы любой нормальный человек на моем месте. Нужно только закрыть глаза и укрыться стеганым одеялом, лежавшим рядом.

Я вдруг вспомнил все прожитые нами годы и понял, что в общем-то они были счастливыми. В целом у нас все сложилось хорошо. Есть семьи, где родители — алкоголики или наркоманы, есть неполные семьи, где мать вынуждена поднимать детей в одиночку, семьи, помеченные неизлечимыми болезнями, безумием, извращениями. Есть множество семей, внешне благополучных, но внутри прогнивших до седьмого колена, как червивое яблоко с блестящей кожурой. Там царят ненависть, равнодушие, злоба, гнев, боль, страх. Но нас минула эта участь. Все трудности мы прошли вместе, и они только укрепили наши семейные узы. Там, где рвутся связи, мы еще теснее, еще крепче жались друг другу, словно оборванцы в мороз, согреваясь телами.

Я вспомнил слова отца.

Пробило три часа ночи. Я вздрогнул. Не помню как, но я уже стоял на ногах, сердце колотилось о ребра, а сонное оцепенение сняло как рукой. Я медленно, осторожно подошел к двери. Воздух, казалось, застыл и сделался холоднее, не смотря на жар от камина, который тоже будто бы потускнел и прибавил мрака в без того темную гостиную.

Входная дверь приближалась, наплывала на меня, как портал в иной мир. Я замер.

Затем, в полной тишине, дверная ручка повернулась, и дверь стала медленно растворяться — так медленно, пядь за пядью, что хотелось кричать.

Дверь исчезла, впуская в дом зимний холод. Передо мной, очерченный дверной рамой, стоял ночной мрак. В полной тишине я разглядывал этот черный прямоугольник, настолько густого цвета, что в нем можно было бы измазаться. Меня била дрожь. Не от холода.

Из черноты стало медленно выплывать что-то овальное — словно утопленник поднимался со дна пруда. Оно приближалось, в обрамлении множества щупалец, когтей, присосок, лапок и усиков. Оно достигло порога и замерло, вытаращившись на меня. Даже если бы захотел, я не смог бы отвести взгляд.

Я понял, куда смотрел по ночам отец все эти долгие годы.

Понял, почему он был таким уставшим по утрам.

И понял, какова цена: если ты хочешь сохранить свой дом, охраняй его от вторжения.

Ты — страж.

Из черноты ночи на меня смотрело лицо мертвого отца.

— Впусти, — прошептало оно.

Я знал, что должен делать.