Дурной расклад

Было несколько шансов, но почему-то все срывалось в самый последний момент. Я тщательно следил за внешним видом, досконально знал законодательство и судебную практику, был приветлив, но дел у коллег было больше, заработок солиднее, а практика шире. Я приходил в отчаяние. Когда ты молод и амбициозен, любая неудача кажется настоящей катастрофой. С подругой тоже не все шло гладко. Мы частенько ругались по мелочам, и оба были напряжены сверх меры. Ничего не получалось с первого раза, всюду мы сталкивались с мелкими трудностями, словно специально кто-то вредил. Это выматывало и злило до невозможности. К тому моменту я превратился в средних лет невротика с плохим пищеварением и перхотью в волосах.

Мы все-таки поженились, но до семейной идиллии было далеко. Своего дома не было, мы снимали комнату, клянчить деньги у отца я считал недопустимым и решил всего добиваться сам. Мы прожили пару лет, когда брак дал трещину. Скопились долги по кредитам, иногда нечем было платить за аренду, а еду мы брали по акциям в самых дешевых супермаркетах. Я зарабатывал всякой поденкой, где мог и уже особенно не разбирался в клиентуре, стараясь не влезать в совсем уж явный криминал. Я по-прежнему работал в адвокатуре, но совершенно не продвинулся в должности — все также оставался младшим партнером. В то же время парни, начинавшие одновременно со мной, давно завели себе собственную практику и нескольких помощников. Ко мне относились с добродушной снисходительностью. Это приводило меня в бешенство.

Однажды я чистил зубы в ванной и обнаружил, что мне хорошо за тридцать, нарисовалось брюшко, перспектив ноль, долгов уйма, жена давно не спит со мной в одной постели. Я так и застыл с щеткой во рту, бессмысленно пялясь на себя в зеркало. Господи, подумал я, какой позор.

Вот тут это и случилось. Зазвонил телефон. Это была мама. Она сказала, что отца увезли в больницу с инсультом.

Не задавая лишних вопросов, я собрался и поехал в родительский дом. Оставил жене записку, а на работе взял отгул. Никто не проронил ни слова — меня словно и не замечали. Мне было плевать на все. Я забрал из дома мать, и мы поехали в больницу. Сестра была уже там. Мы зашли к отцу в палату. Он лежал на кушетке, и напоминал мумию из старых голливудских фильмов — обмотан бинтами с ног до головы. Ни одного живого места.

— Господи, что с ним такое? — спросил я маму.

Она расплакалась. Нам пришлось выйти в коридор. Прошло с полчаса, прежде чем маме удалось успокоиться, и она сказала:

— Он упал. Я нашла его внизу, возле двери. Утром.

— Как это произошло?

— Я не знаю, — мама всхлипнула. — Ты же его знаешь. Упрямый, как осел. Он никогда не говорил мне правду.

Я обнял мать и сестру; так мы и стояли в коридоре, когда вышла медсестра и обратилась ко мне:

— Он хочет вас видеть. Только вас.

— Как он? — спросил я, прежде чем войти.

— Боюсь, неважно, — сказала медсестра. — Вам придется заполнить ряд документов.

Я сцепил челюсти поплотнее, и вошел в палату. Прошел к кушетке отца и присел на краю. Слышалось тихое попискивание медицинских приборов и редкие сиплые вдохи. Я думал, разревусь, но нет. Я взглянул на отца. Он смотрел на меня — тем знакомым бесконечно усталым взглядом, в котором наконец-то появилось облегчение. Я вдруг понял, как же сильно он состарился. На голове бинтов было меньше всего и до меня наконец дошло, во что превратили его облик все те мелкие черты, появлявшиеся с течением времени. От прежнего энергичного собранного человека, каким я знал своего отца, ничего не осталось. На кровати лежала развалина. Жестоко изувеченный кем-то или чем-то старый беспомощный человек с изношенным сердцем и сосудами.

— Папа…

Он нашел в себе силы и взял меня за руку. В его хватке до сих пор ощущалась былая твердость.

— Послушай, — хрипнул он, так тихо, что пришлось наклониться к самым губам. — Мой срок вышел. Ничего не поделаешь.

— Да, — пробормотал я. В голове образовалась пустота.

— Позаботься о женщинах, — его взгляд стал осмысленнее. — Теперь настал твой срок. Я знаю, как ты жил все это время. Теперь ты готов.

— Я…

— Молчи, — приказал он, и я не осмелился перечить. Он облизнул пересохшие губы и продолжал, медленно выталкивая из себя слова. — Пришел твой срок, и ты должен быть твердым. Понимаешь?

Я торопливо кивнул, не понимая совершенно ничего, но опасаясь, что расспросы окончательно доконают его. Он слабо похлопал меня по руке.

— Каждую ночь, сынок. Ровно в три и до четырех… — он часто задышал, закатив глаза.

Я ждал, напряженный, готовый вскочить и притащить сюда весь персонал больницы, если потребуется. Но отец справился с одышкой, даже сейчас он проявил недюжинную волю.

— До четырех, — напомнил я.

— Да. Час волка. У дверей в дом. Сынок… запомни. Никогда не отводи взгляд. Никогда. Смотри ему прямо в глаза.

— Хорошо, — отозвался я. — Так и сделаю.

Он тяжело сглотнул — под кожей в горле будто камень прокатился — и добавил:

— Будь сильным. У него много лиц, — на этих словах он всхлипнул. — Храни свой дом, иначе потеряешь все. Такова цена, ведь… меньшее зло лучше, чем большее. Пойми, я… все делал ради вас.