Дурной возраст

В приемной подремывал пациент. Люсьен вошел в столовую, где на столе уже стоял прибор. На салфетке лежал листок из блокнота, записка Марты: «Месье сказал, чтобы вы кушали без него». Люсьен пожал плечами, скрутил из листка пыж и точным ударом отправил его под буфет. Вошел на кухню, зажег под кастрюлями газ. Он привык оставаться один, прислушиваться к ежечасным телефонным звонкам, общаться с отцом с помощью записок. На сервировочном столике лежали блокнот и карандаш со вставным грифелем. «Мне, наверное, понадобятся двести франков — на новые кроссовки… Видимо, и джинсы новые нужны. За починку мотоцикла спрашивают триста франков…» На следующий день Люсьен находил требуемую сумму. Удобно. Доктор никогда не отказывал. Но, увы, человек, с которым Люсьен встречался в дверях или за обеденным столом, в спешке, или поздно вечером, всегда выглядел усталым, озабоченным. Всегда натянуто, вымученно задавал два-три вопроса об учебе, словно старался играть роль, которую не понимал. И если порой тем не менее что-то вроде порыва нежности толкало их навстречу друг другу, как назло звонил телефон.

— Что поделаешь, — говорил доктор. — Такая работа… сам видишь.

Люсьен поднялся по лестнице и вошел в свою комнату. По правде говоря, это была более чем комната. Это было его логово, берлога, пещера, где он был сам себе хозяин. Как и каждый вечер, он с удовольствием поглядывал на плакаты с изображением яхт, скользивших в тучах водяной пыли. Его ждала матросская койка, застланная стеганым из шотландки одеялом, а рядом — проигрыватель и куча пластинок. По стенам, на бумажных полосах, тщательно прикрепленных кнопками, — цитаты из произведений Бориса Виана:[1] «Бросьте думать, что отвечаете за целый свет. Отчасти вы отвечаете за себя, и того довольно… Мне плевать, могу я или нет заставить других разделять мою точку зрения… Я ненавижу ученье, так как развелось слишком много дураков, умеющих читать… Человек, достойный этого звания, никогда не спасается бегством. Бежать годится воде из водопроводного крана».

Люсьен стянул толстый пуловер — ворот-водолазка тер шею, швырнул в кресло. Сбросил ботинки, поддав их энергично ногой в направлении радиатора, включил проигрыватель и только тогда растянулся на кровати, заложив сцепленные ладони под затылок. Чтобы лучше думалось, требовался шум, как можно больше шума. Пока пальцы ног шевелились в ритм музыки, он в деталях вернулся к проекту Эрве. Спятил, ей-богу, спятил! Идиотизм высшей марки, как бы сказал Борис Виан. Этак в каталажку угодишь, как пить дать. Но, может, все на самом деле проще, чем кажется. Начнем с того, что газеты пестрят историями с похищениями, и ведь поначалу по крайней мере все без осечек. Потом, конечно, нередко случаются и осложнения, но все почему? Потому что похитители требуют выкуп. И главным образом потому, что покушаются на важных типов. А еще потому, что жертв долгое время держат в заточении, что позволяет развернуть мощные полицейские силы. Что будет в случае с совершенно ничтожной и беззащитной дамочкой? Если она и исчезнет на два-три дня, в начале школьных каникул, кто заметит? Даже об исчезновении говорить не приходится. Речь ведь идет всего-навсего об отлучке, отсутствии по причинам личного порядка. Ей не пришлось бы жаловаться на какое бы то ни было насилие. И от стыда вряд ли она стала бы рассказывать близким о своем злоключении. Кстати, каким близким? Никто никогда не встречал ее в городе, в магазинах или в кино. Ее никогда не поджидал мужчина. Она была воплощением учителки, которая не думает ни о чем, кроме работы. Прилежная, работящая зануда. Этакая зубрила-отличница, старая дева. Глаза бы не глядели! Ненадолго упрятать ее в тень — пойдет на пользу. До чего же приятно сознавать, что держишь под замком ненавистного врага! Даже если план не осуществится, в голове возникает столько забавных картин, что чувствуешь себя уже наполовину отмщенным. Когда-нибудь с Эрве скажем: «Помнишь, как мы чуть не похитили телку? Надо же, какие нахалы!».

Отворилась дверь.

— Ты здесь!

— Здравствуй, папа!

— Здравствуй!

Люсьен мгновенно понял, что разговор предстоит бурный.

— Нельзя ли выключить эту музыку дикарей? — спросил доктор.

Он прочитал надписи, украшавшие комнату.

— Что-то новенькое! Раньше были идеи Мао. Если я правильно понял, эволюционируешь в направлении анархии? Мне звонил твой директор. Тебе известно, почему? — Он снял очки в тонкой золотой оправе и взглянул на сына близорукими мигающими глазами. — Поздравляю. Ты не только бездельничаешь, но и позволяешь себе высмеивать преподавателей.

— Папа, я…