Дурнушка

— Перестань, Наташа! — уже совсем строго произнес Сергей, — ты отлично знаешь, что не во внешности дело. А теперь советую тебе перестать плакать и подумать хорошенько о моем предложении поехать рассеяться в Петербург. Ты еще захватишь конец сезона.

— Ты хочешь отослать меня отсюда, Сергей! — чуть слышно прошептала я, готовая снова разрыдаться.

— И это могла сказать моя милая, моя добрая и умная Наташа! — укоризненно проговорил он. — Подумай хорошенько о твоих словах. Ты раскаешься в них очень скоро, Наташа, лишь только найдешь в себе способность спокойно анализировать, дорогая. Я не хочу мешать тебе сейчас в этом. Успокойся! Мне надо идти работать.

И сказав это, он вышел из комнаты.

Мне хотелось броситься следом за ним, попросить у него прощение, сказать ему, что я глупая, смешная, дурная, что я люблю его всею душою, но я осталась, частью из застенчивости, частью из ложной гордости, сидеть в своем кресле и дала ему уйти, в то время как сердце мое разрывалось от тоски и горя.

"От женщины зависит создать семейное счастье" — вспомнила я слова tante Lise и моя душа затрепетала. А я не сумела создать моего собственного счастья! — вихрем пронеслось у меня в мыслях и Сергей меня разлюбит, разлюбит теперь.

И только к вечеру перед тем как идти в церковь, я успокоилась немного. Сергее я не видела до самой заутрени. Он зашел за мною совершенно одетый, чтобы ехать в Насиловку, и просто, как будто ничего не произошло между нами, протянул мне руку.

Пасхальная заутреня в деревне, среди простолюдья, окружавшого нас тесным кольцом в нашем маленьком храме, привела меня в умиленный восторг. Даже самая скромность слободской церкви имела свою трогательную прелесть. Светлые ризы, нехитрое пение насиловского дьячка и эта серая толпа молящихся, ласкали душу и навевали в голову хорошие, чистые мысли.

— Боже мой, — шептала я, впиваясь восторженными глазами в образ Спасителя. — Сделай меня доброй и кроткой. Пошли мир и спокойствие моей душе. Дай мне не огорчать Сергея так, как сегодня. Пошли нам счастья, Боже! Молю Тебя об этом всеми силами души!

А кругом, со всех сторон, надвигалась свежая ясная апрельская белая ночь. В ее сквозных сумерках предметы казались цельнее и определеннее, точно рельефные изображение на громадной картине, созданной Великим Мастером. После троекратного "Христос Воскресе" священника началось обычное тихое ликование прихожан. Две или три бабы из слободы подошли ко мне с робким "Христос Воскресе". Я перецеловала их, а за ними почти всю женскую половину церкви, тянувшуюся ко мне с пасхальным приветствием.

Мы возвращались пешком в обществе отца Николая и отца Виктора, его симпатичной молодой дьяконицы, Зои и ее жениха. Дьяконица болтала без умолку, поминутно прибавляла в разговоре со мною "ваше сиятельство", несмотря на неоднократный протест с моей стороны, к полному восторгу насмешницы Зои.

Мы незаметно дошли до дому, и пригласили всех к нам разговеться.

Пасхальный стол ломился под тяжестью домашних окороков, пасок и печений. Анна Степановна превзошла самое себя. Наши гости воздали должное ее кулинарному искусству.

Зоя и симпатичная дьяконица оживляли все своей веселой болтовней. Я несколько раз вскидывала глазами на Сергея и каждый раз, встречая его добрый, ласковый взор, успокаивалась сердцем.

— Нет, нет, он не разлюбит, он простил, он не судит свою глупую Наташу за ее капризы! — вихрем проносилась в голове моей быстрая мысль.

Когда я христосовалась с ним в церкви он успел шепнуть мне:

— Ну что же, не оставишь меня, Наташа, не уедешь без меня в твой шумный, пестрый Петербург?

Тогда я не успела ему ответить, зато сейчас за пасхальным столом мои глаза говорили за меня то, что я переживала. И снова яркое счастье манило меня своей улыбкой, и я чувствовала себя радостно и хорошо.

А колокола звонили и переливались на тысячу ладов, и не было числа и конца, казалось, этим звукам, зарождавшихся в белых сумерках весенней ночи и откликавшимся звонким эхо где-то глубоко, глубоко, в самых сокровенных недрах умиленной души. 

XII

Прошло три недели. Весна еще больше выдвинулась вперед, сея невидимой рукою цветы и травы на ожившей почве. Ландыши уже появились; по крайней мере, слободские девчурки приносили их мне по утрам, и няня Анна Степановна уставляла все мои столики и этажерки вазами, наполненными этими чистыми, как детские глазки, ранними цветами. Ландыши благоухали, восхищая меня и дурманя своим нежным и острым ароматом.