Дурочка (Ожидание гусеницы)

— Вот это — правильно! Моя жизнь, моя безопасность — никому не нужны! У меня никогда не было ключей от ваших квартир и дач. Я ничего не закапывала на ваших участках. Никому не ставила прослушки. Я — дура, да?

— Лакрица, не заводись, — прикрыл ее руку своей Санитар. — Выясню, что смогу, по твоей квартире. Обещаю.

— А я ничего не обещаю, — заявил Бакенщик, — потому как серьезных людей из-за твоих истерик дергать не хочу. Но походить за тобой пару недель могу.

— Идиот!.. — прошептала Лукреция, — я прошу оставить меня в покое, прекратить следить за мной, а он!..

— Хочешь охрану? — с издевкой спросила Ладова. — От Бакенщика. Обеспечу! Мои ребята его близко не подпустят!

— Девочки, не надо!.. — вмешался Крылов. — Предлагаю взять водки, посидеть, как раньше…

Лукреция молча сгребла ключи в сумку и ушла. 

Список персонажей

Домой Смирновская вернулась разъяренной. Аглая сидела на ковре в кабинете, разложив вокруг себя свежие страницы мемуаров. Она подняла голову, пристально посмотрела на мать и спросила:

— Кто у тебя главный герой?

Лукреция задумалась, походила по комнате, успокаиваясь. Пнула пару листов ногой и заявила:

— Ты — главный герой!

— Не получается, — покачала головой Аглая. — Текст неправильный, обо мне написано мало — только вставки из дневников в начале каждой главы. А потом идет объяснение экономического и политического положения в стране. Как в учебнике по истории за 1971 год.

— Где ты взяла такой учебник? — устало спросила Лукреция, свалившись в кресло.

— В сарае. В коробке с дедушкиными вещами.

— Зачем ты полезла в эту коробку?

— За твоими дневниками.

Лукреция посмотрела на дочь расширенными глазами.

— Я подумала, что у тебя тоже должны быть дневники. Но ничего не нашла, только списки уроков с оценками за третий и четвертый класс Лукреции Смирновской. Ты была отличницей, да?

— Хорошисткой… — прошептала Лукреция.

— Я не хочу быть в твоей книге главный героем, — помотала головой Аглая.

— Героиней… — поправила Смирновская. — Стилистические контрасты. Я делаю это с текстом специально.

— Я не хочу. Я не героиня из обществоведения. Я вообще не героиня. Я — дурочка. Напиши, какая я дурочка. Помнишь, как ты говорила Антону Макаровичу — о трусах под кроватью и морковке.

— Боже, Лайка, это неприлично и никому не интересно!.. — Лукреция откинулась в кресле и закрыла глаза.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю и все. Заткнись, а то поссоримся.

Аглая замолчала. Тишина накрыла собой женщин, листы на ковре, стоптанные шлепанцы у кресла и необитаемую птичью клетку с подвешенным в ней металлическим цветком — свадебная роза, привязанная к жердочке.

— Тишина накрыла все саваном… — прошептала Смирновская, — рваным саваном с дырками звезд. Время в руку мне капало салом оплывающих свечек-берез. Крест нательный, сухарики — даром, и постыдная надобность слез…

Она открыла глаза и посмотрела на дочь напряженным взглядом человека, ищущего нужное слово. Аглая сжалась в предчувствии приступа ругательной самооценки у матери. Это обычно у нее случалось после декламации своих стихов или во время их сочинения.

— Милостыня! — воскликнула Лукреция. — Вот она — составляющая моего существования. С юности прошу смерти — у кого?.. У жизни! Абсурд. И почему, спрашивается, теперь, когда я этим уже не живу, я об этом пишу?! Потому что присягой обречена нищенствовать, это уже на подсознании… — Смирновская задержала дыхание, глядя с тоской на розу в клетке.

— А давай… Давай составим список персонажей! — поспешно предложила Аглая.

Лукреция выдохнула и задумалась. Пожала плечами.

— Давай. Включай диктофон. Продолжим скитаться в поисках милостыни. Пода-а-айте на искупле-е-ение грехов… — проблеяла она, ерничая.

Посмотрела на застывшую Аглаю и посерьезнела.

— Ладно. С кого начнем?

— Крэзи-бой. Почему ты его так называешь?

— Хипповали вместе в начале семидесятых. Мне — двадцать шесть, Крылову — двадцать восемь, по ночам слушали битлов, а днем козыряли выправкой на военной подготовке. Я — генеральская дочь, он — сын тракториста, мы встретились на курсах подготовки сотрудников КГБ, оба с дипломами лучших вузов Москвы.

— Ма-а-ам! — протянула Аглая. — Почему — Крэзи-бой?

Смирновская посмотрела на дочь в замешательстве и возмущенно объяснила:

— Он курил травку! На занятия по стрельбе приносил в рюкзаке свою восьмимесячную дочку!.. Читал запрещенные книжки, он был сумасшедшим!

— А почему ты — Лакрица?

Смирновская показала пальцем на книжный шкаф.

— Коричневый альбом. Моя юность. От парней не было отбоя. Я не считала себя красавицей, но они липли ко мне как мухи, безоглядно бросая своих девушек. Один из преподавателей на курсах сказал, что у меня слишком сладенькая мордашка для агентурной работы. А я глупая была, безотказная, беречь себя стала только, когда ты появилась.

— А Наша Таша моложе тебя?

— На семь лет. С нею я встретилась в семьдесят втором, она тогда была студенткой…

— А дядя Паша тогда какой был?