Душа

– Нет. – Я засмеялась. Когда-то этот вопрос дико раздражал меня. Хотя, дело понятное. Сейчас никто не женится в девятнадцать, ранние браки разваливаются быстро, да и вообще… Но мы просто решили, что так будет правильней. Многие из наших знакомых снимали квартиры и делили одну постель на двоих в гораздо раннем возрасте, а мы всего лишь нашли в себе смелость дойти до ЗАГСа. – Понимаешь, если бы мы начали жить вместе так, папа бы не понял. Он человек старой закалки. Правда, свекровь долго была в шоке.

Альбина хихикнула.

– А потом, на момент аварии?

– Мы учились, – скорчила рожицу я, – планировали, но позже, после диплома.

– Понятно, – Альбина снова посмотрела на небо и раскинула обе руки в стороны, изображая парящую в облаках птицу. – Ты умная и парня себе хорошего нашла. А я рассказала всё Савве.

– А он?

– Ушёл.

– Давно?

– Давно…

Этот ответ лично мне не сказал ничего. «Давно» могло означать как два часа, так и целый месяц.

– Искать не пробовала?

– Пробовала, но он хорошо умеет прятаться. – Альбина подняла плечи и резко их опустила. – Ты знала, что он видел свет?

– Знала, – призналась я и отвернулась, чтобы не видеть её осуждающего взгляда.

– А ведь я его тоже видела.

Тоже видела… Совсем недавно уснувшая боль опять подняла свою мерзкую голову. Видимо, её растолкала зависть, которая вгрызалась в меня похлеще голодной собаки. До признания Альбины я и не подозревала, насколько хочу увидеть этот проклятый свет. Хотя бы увидеть. А потом уже думать, что делать с ним дальше…

Я вздохнула. Альбина пихнула меня локтем в бок и произнесла тихо-тихо, в самое ухо, словно выдавала страшную-престрашную тайну:

– И больше всего я боюсь, что он ушёл в свет без меня…

***

В одиннадцать вечера Альбина растаяла в воздухе. Наверное, послушалась моего совета и снова отправилась на поиски Саввы. Я поплелась в сторону дома. Новогодние украшения ещё не были сняты, и я вовсю любовалась сине-красными гирляндами на деревьях, пока вдруг не увидела на крыше нашей хрущёвки человека. Мужчину. Молодого парня. В расстёгнутой куртке и без шапки.

Я не поняла, как оказалась с ним рядом. Не помнила, как поднималась по ступенькам. Наверное, и не поднималась вовсе. Скорее всего, взлетела или оказалась там силой мысли. Я знала имя этого человека ещё на земле. В тот момент, когда заметила его ботинки, стоящие на самом крае.

На крышу забрался Ромка. Мой Ромка. Ромка, который решил сброситься вниз. И я ничего не могла с этим сделать. Наверное, он думал о самоубийстве с самого начала. С того момента, когда увозил моё тело на «скорой», но отчего-то держался. Сначала, чтобы отомстить, потом ради папы. А потом… А потом он уже не видел в жизни дальнейшего смысла… Поэтому и забрал документы из университета, поэтому так и не дал согласие ни на одну из работ, на которые его приглашали.

Должно быть, он спланировал это ещё утром, там, у могилы, когда гладил мой памятник и пристраивал розы. Как последнюю дань. В последний день. Я вскрикнула. Ветер всколыхнул полы Ромкиной куртки. Его левая нога продвинулась вперёд ещё на сантиметр.

Папины слова, сказанные два дня назад, застучали в ушах, как пишущая машинка: «Он в тебя не верит и никогда не поверит».

– Но не верит не значит, не любит, – зашептал внутренний голос. – Не останавливай. Один шаг, и вы снова будете вместе. Вот ты и дождалась. Всё, как хотела.

Я замерла и прикрыла рот ладонью. Внутренний голос шептал сладко. Мне хотелось, чтобы он продолжал свою песню жизни и смерти. Хотелось, чтобы Ромка снова слышал меня. Хотелось говорить с ним и… обнимать. Но… видеть живым хотелось больше.

– Нет, – сжав зубы, промычала я, – так не пойдёт. Когда любят, желают жизни. Если уж у меня не вышло, пусть он отживёт за обоих.

И я коснулась Ромкиного плеча. Знала, что не удержу, но… всё равно попыталась. И когда он раскинул руки и поднял правую ногу в воздух, я взмолилась, взмолилась так сильно, как никогда не делала прежде:

– Не надо мне света. Пусть только он живёт.

И тогда где-то внизу закричала женщина.

Глава двадцатая

Её крик заставил его спуститься. Я видела, как он бежал. Слышала, как задыхался, как хватал ртом воздух и как растирал вечно колющий правый бок. Он только раз позволил себе остановиться в пролёте между третьим и вторым этажами, а потом, не сбавляя скорости, опять полетел вниз.

Левой рукой она держалась за угол дома, правую – прижимала к животу. Невысокая, толстая и страшненькая. Фиолетовый, местами засаленный пуховик был явно ей мал и топорщился на талии крупными складками. Капюшон спал с головы и обнажил светлые жидкие волосы, собранные в небрежный пучок на затылке.

«Аппендицит, – подытожила я, – или печень, или разрыв селезёнки». Ромка гадать не стал и аккуратно развернул её к себе.

– Что случилось?

– Воды отошли, – простонала она.

– Давно?

– Минут пятнадцать назад.

– Дома?

– Возле «Пятёрочки». Сладкого захотелось. За шоколадкой пошла.

Взглядом она показала на тротуар. В метрах двадцати-тридцати от нас на снегу действительно валялась огромная плитка старой-доброй «Алёнки». Много бы я отдала, чтобы сейчас запустить в неё зубы.