Душа моя

— А потому что, «выливая» бетон, нужно соблюсти ряд условий, чтобы это означало «забетонировать». Вы не можете не знать этого.

— Девать-то его куда-то нужно? — угрюмо возразил он, — площадку флажками обставили, а гадюк так вообще… всех вывезли.

— Опа… — только и смогла я. Помолчав, попросила: — А подробности?

— Я и сам толком не знаю, — недовольно признался он, — второго числа позвонили из области и спросили, где находится гадючье логово. Приехал человек и я сам…

— А кто, как назвался? — перебила его я.

— Из области, здравотдел… фамилия…? — замялся он, вспоминая.

— Да и Бог с ней! И что дальше? — не терпелось мне.

— Я свозил — показал место. На следующий день приехали ребята, участок оцепили. Переоделись в костюмы такие… специальные — понятно. Ну и спустились туда. Двое выдавали на гора, а других двое принимали… небольшими мешками и носили в машину. Высыпали там в ящик? Гады снулые… вялые.

— Ага… — крутила я в голове информацию.

— Я спросил — можно уже яму заливать или чуть подождать? Совсем запретили…

— Здравотдел? — хмыкнула я.

— Какая разница — кто? Областное начальство. Мне еще просить у них, ездить… И гадюк, получается, там уже нет?

— Если разрешат, я бы все же залила — остались боковые норы. Как-то же они туда попадали и выбирались из ямы? И еще, Виктор Сергеевич, прогноз меняется — грядут небольшие, но уже морозы. Расчистить, получается, мы не успеваем. Так бы до Рождества бетон в яме стал, восьмого можно было начинать готовить площадку. Сейчас, считай — сроки сорваны. А сам бетон где?

— Да вон — крутит его за окном. Ждем, советуюсь вот… что бы я зря беспокоил в праздники?

— Бочка заряжена, оплачена… а куда вы хотели «вылить»?

— Проход в коровниках. Между стойлами дорожка.

— Он становится… на это нужно время.

— Коров на день наружу выгоним — на дворе плюс. А подход для доярок будет с другой стороны — по стеночке. Непонятно только с подложкой, или как там…? Там мелкий гравий — щебенка, но уже лежалая, затоптанная.

— Ну, что делать? Прочистите по возможности, взрыхлите… и равнять придется вручную. А счет за машину… — продолжили мы дальше более предметно.

Закончив разговор, я сразу же позвонила Олегу.

— Дела… — не понимал и он тоже, — здравотдел? Это может быть как-то связано…? Из Москвы к Михаилу приезжал кто-то серьезный — медицинское светило. Из Бурденко.

— Ты не говорил.

— По итогам его приезда пока еще нет ясности. Я вообще вначале решил — французы подсуетились. Если Михаила ценят, есть такая вероятность.

— Бурденко — вроде военное ведомство? — вспоминала я.

— Военное, а значит — мобильное. Главный военный клинический госпиталь. Ну да — французы туда вряд ли сунулись бы. А вот если… ты тоже подумала об этом?

— Наверное, случись качественное улучшение, тебе сообщили бы? — предположила я, нечаянно затаив дыхание. Странно, когда так бросает в крайности из-за бывшего и уже ненужного. Странная штука — женская душа.

— Не факт, — рассуждал он, — из комы он так и не вышел — это все, что я знаю. А если там светит диссертация? Это серьезно, Ира — новый способ борьбы с лейкемией.

— Ты считаешь — дело в ней? Не в его стойкости к укусам? А может такое быть? И что — отдадим его на запчасти? Пускай исследуют? — напряженно хмыкнула я.

— Заберут отсюда, нас и не спросят. Кто мы ему? Брата его известили, но, насколько я знаю, приехать он пока не смог. В любом случае — говорить будут с ним, мать слишком стара… скорее всего, ничего и не знает. Зато, поверь — если этим случаем так заинтересовались, то на его выздоровление будет работать все, что имеется у нашей медицины. Давай так — не выдумываем и не паникуем. Хотя и радоваться тоже еще рано. Я чаще буду им звонить, а после Рождества мы возвращаемся в город — подъеду сам. Узнаю что — сразу сообщу. А как вы с Анжиком? — сменил он тему, — вирус побороли? Мандарины все съели?

— Доедаем. Спасибо за подарки, Олег. И за беспокойство — тоже.

Девятого января Михаила увезли в Москву. На вопросы Олега ответили, что он до сих пор в коме, но показатели улучшились.

— Чего показатели, Олег?

— Я думаю — крови. Чего еще? Какие еще показатели в коме? Будем ждать, Ира, координаты для звонков мне дали.

Я боялась верить, боялась надеяться. И пугалась, прислушиваясь к себе — откуда эта дурная надежда? Зачем она? Что со мной? Облегчение это, подъем душевный, свобода какая-то… внутренняя, радостная?

— Та задралась ты уже переживать о нем! Или о том, что с Анжелой будет, когда его не станет. А теперь просветление — и я бы тоже радовалась. Выздоровеет — освободишься от него полностью, от чувства вины и страха за ребенка — что не понятно? — удивлялась Алёна, с которой мы наконец встретились и поговорили.