Душа мумии. Рассказы о мумиях. Том 1

— Я думал, — робко заметил мистер Глидцон, — что Священный Жук принадлежал к числу египетских богов.

— Египетских… что? — воскликнула мумия, вскочив на ноги.

— Богов! — повторил путешественник.

— Мистер Глидцон, я положительно изумлен вашими словами, — отвечал граф, снова опускаясь в кресло. — Ни одна нация на земле никогда не признавала более одного Бога. Священный Жук, Ибис etc. служили у нас (как и у других наций подобные же существа) только символами или media, при посредстве которых мы поклонялись Творцу, слишком возвышенному, чтобы обращаться к Нему непосредственно.

Последовала пауза. Наконец, доктор Понноннер возобновил беседу.

— Из ваших объяснений, — сказал он, — можно заключить, что в катакомбах близ Нила могут оказаться и другие мумии рода Жуков, сохранившие жизнеспособность.

— Без всякого сомнения, — отвечал граф, — все Жуки, случайно забальзамированные живыми, и теперь еще живы. Возможно также, что некоторые из лиц, умышленно забальзамированных живьем, были забыты своими душеприказчиками и до сих пор остаются в могилах.

— Не будете ли вы добры объяснить, — сказал я, — что означают ваши слова «умышленно забальзамированных живьем».

— С величайшим удовольствием, — отвечала мумия, осмотрев меня в лорнет, так как я только в первый раз обратился к ней с вопросом.

— С величайшим удовольствием, — сказала она. — Средняя продолжительность жизни в наше время была восемьсот лет. Немногие умирали — оставляя в стороне случайности, — ранее шестисот, немногие переживали десяток веков; нормальным сроком считалось восемьсот лет. С открытием способа бальзамирования, о котором я уже сообщил вам, наши философы пришли к заключению, что было бы весьма интересно, как с точки зрения простой любознательности, так и в видах преуспевания науки, отбывать этот жизненный срок по частям. Предположим, например, такой случай: историк прожил пятьсот лет, написал книгу — плод многолетних изысканий, — затем его тщательно бальзамируют и помещают в гробницу с надписью для душеприказчиков pro tern., обязанных оживить его через известный промежуток времени, скажем, пятьсот или шестьсот лет. Вернувшись к жизни по истечении этого периода, он убеждается, что его великое творение превратилось в род всеобщей записной книжки, то есть в род литературной арены для изысканий, догадок и споров целой стаи рьяных комментаторов. Эти изыскания и проч., под именем поправок и пояснений, до того затемнили, запутали и исковеркали текст, что автору приходится с фонарем отыскивать свою книгу. Отыскав ее, он убеждается, что искать не стоило. Переделав ее начисто, он считает своей священной обязанностью исправить на основании своего личного опыта и знания предания, относящиеся к первому периоду его жизни. Подобные исправления, предпринимаемые время от времени различными мудрецами, предотвратят возможность превращения истории в чистую басню…

— Виноват, — перебил доктор Понноннер, слегка прикоснувшись к руке египтянина, — виноват, сэр, могу я вас перебить на минуту?

— Сделайте одолжение, сэр, — отвечал граф, приосанившись.

— Я хотел только предложить вам один вопрос, — сказал доктор. — Вы упомянули об исправлении историком преданий, относящихся к его эпохе. Скажите, пожалуйста, сэр, какая доля преданий Каббалы в среднем оказывается верной?

— Каббала, как вы совершенно правильно называете ее, сэр, вообще говоря, стоит наравне с фактами, о которых сообщают устные рассказы; то есть не содержит ни одной-единственной детали, которая не оказалась бы совершенно и безусловно ложной.

Присутствующие пожали плечами, а некоторые с многозначительным видом дотронулись пальцем до лба. Мистер Букингам, бросив беглый взгляд на затылок, потом на лоб Алламистакео, сказал:

— Продолжительность жизни в ваше время, равно как и возможность отбывать ее по частям, как вы сейчас объяснили, без сомнения, должны были способствовать развитию и накоплению знаний. Я полагаю, что вы приписываете отсталость древних египтян во всех специальных отраслях знания, по сравнению с современными народами, а особливо с янки, единственно большей толщине египетского черепа.

— Признаюсь, — возразил граф очень вежливым тоном, — я опять-таки не совсем понимаю вас: скажите, пожалуйста, о каких специальных отраслях знания вы говорите?

Тут мы в один голос и очень подробно сообщили ему о выводах френологии и чудесах животного магнетизма.

Выслушав нас до конца, граф сообщил несколько анекдотов, из которых нам стало ясно, что прототипы Галля и Шпурцгейма^{40} расцвели и увяли в Египте так давно, что подверглись почти полному забвению, а манипуляции Месмера^{41} — жалкие фокусы в сравнении с положительными чудесами фиванских savants, которые создавали живых вшей и много других подобных существ.

Тут я спросил графа, умели ли его единоплеменники вычислять затмения. Он улыбнулся довольно презрительно и отвечал: «Умели».