Душа мумии. Рассказы о мумиях. Том 1

Осмотрев ряды ниш, я увидел, что многие лишились своего содержимого. Только одна оставалась нетронутой; на плите, закрывавшей вход, был изображен яркими красками лотос, сорванный в самом цвету. На могиле не было надписей, которые помогли бы опознать мертвое тело; не было и рельефа, рассказывавшего о жизни покойного или покойной. Раствор по краям плиты окаменел, подобно скале, где была высечена гробница. Полчаса работы ломом принесли ничтожные результаты, и я поместил под плиту, в углубление, расширенное ломом, некоторое количество пороха. Огонь зашипел, пожирая шнур, раздался глухой звук взрыва, тотчас потонувший в мертвой тишине галерей. Плита с изображением рухнула на пол и разлетелась на куски.

В открывшейся нише находился саркофаг с мумией, с головы до ног обернутой льняными полотнищами и покоящейся на ложе из высохших цветов. В задумчивом сожалении я укорял себя за такое святотатство, увидев, что то было тело женщины. Но отвратительный, отдающий плесенью запах трупа уже распространил свои неуловимые миазмы по залу, проник в мозг и отравил его. В этот миг опьянения чувств мне почудилось, что мумия сбросила свои погребальные одежды и медленно отступила, пройдя сквозь каменные стены, которые не закрылись за нею; после я со всей ясностью увидел, как она проплывает в воздухе по вырубленной в скале галерее, вдоль рядов могил, расположенных у стен одна над другой. Из каменных могил тянулись руки смуглокожих мумий, пальцы их тщетно пытались вцепиться в призрак, тогда как он, не дрогнув ни единым мускулом, с недвижными чертами, все скользил по ужасному коридору, пока не исчез в сумраке.

Агония страшного видения рассеялась. Мой лоб был покрыт холодным потом, глаза горели от яростного жара, вызвавшего отталкивающее видение; языки белого пламени, казалось, то и дело вспыхивали в темноте коридора.

Я оглянулся. Феррадж, скорчившись, сидел на земле, закрывая лицо руками.

— Феррадж!

— Ховаджи^{47}! Храбрый сиди! Ты видел, как тело задвигалось и стало размахивать руками? Оно убежало в темноту?

— Конечно же нет, глупец. Разве тело не в саркофаге? Мертвые не могут вернуться к жизни.

Я негромко рассмеялся, стараясь его ободрить; но это не успокоило Ферраджа и все то время, что мы оставались в гробнице, как я заметил, он старался держаться подальше от мумии, а факел держал наподобие меча, точно готовясь отразить удар невидимых рук.

С глубочайшим благоговением я осторожно развернул покровы и открыл лицо мумии. Показались черные и сморщенные женские черты. При виде этого жуткого зрелища я отшатнулся в изумлении, если не отвращении. На мгновение я забыл, где находился, забыл о гробнице, вспоминая лишь ту минуту, когда я откинул гробовую крышку и в последний раз взглянул на лицо умершей сестры. Задумавшись над мумией, я вспоминал очаровательное личико сестры и ее белую, как мрамор, кожу. Никогда еще воображение не рисовало предо мной такие мучительные картины. Но пыл антиквара заставил позабыть и горькие видения прошлого, и неприглядную действительность. Женщина в гробу когда-то была красива; возможно, в те дни ее считали одной из первых красавиц. Она была невысокого роста, худощава, с покатым лбом, высокими, но не выдающимися скулами и изящным маленьким носиком. Глаза, окна женской души, были сомкнуты в вековом сне. Черные вьющиеся волосы немного потускнели. Рот был маленьким, изысканной формы, в изгибах губ не ощущалось припухлости, характерной для людей с примесью эфиопской крови. Однако темная, напоминавшая пергамент кожа отталкивала меня от трупа; я думал о времени, что сожгло красоту на всепоглощающем костре своей неуловимой химии, оставив лишь оболочку души, дабы ее вновь наполнила жизнь, что питала зверей, птиц или насекомых, обретая все большую силу с каждым перевоплощением. Когда я начал разматывать длинные бинты на груди, сильный порыв ветра из пустыни проник в сумрачный горный склеп. Сильнее забилось пламя догорающих факелов, ветер разметал слой пыли, покрывавшей колонну и стены ниши, мумия рассыпалась в тошнотворный прах, и я едва не задохнулся в облаке мельчайших частиц человеческой пыли. В груде бусин и обрывков ткани я нащупал каменного скарабея, на спине которого были вырезаны крошечные иероглифы. Я сумел перевести надпись: «Три тысячи лет спустя — новая жизнь». Итак, пророчество не оправдалось, и прах возвратился к праху, сказал я себе. Но не превратит ли обещанное воскресение этот прах в возрожденное тело, подсказал глас сомнения; вмешательство его распалило воображение, надеявшееся, что так и произойдет.