Душа осьминога

К сожалению, посетители редко могут увидеть этих экзотических животных: они предпочитают прятаться среди богатой растительности своих аквариумов. Скотт хочет натренировать жаб показываться публике, как он научил этому электрических угрей.

Но как это можно сделать?

— Для этого нужно проникнуть в ум жабы, — говорит он. — Изучить ее психологию. Как слепая жаба решает, какое место является безопасным? Как она его находит? Помните фильм «Инопланетянин»? Нам нужно сделать то же самое. Научиться эмпатии, начать внимательно его слушать и идти ему навстречу.

Многие из нас инстинктивно понимают, что означает то или иное положение собачьего хвоста, угол наклона лошадиных ушей или выражение кошачьих глаз. Аквариумисты учатся понимать безмолвный язык рыб. Однажды я наблюдала за тем, как Скотт пересаживал цихлид из одного аквариума в другой, когда он с беспокойством заметил: «Я чувствую по запаху, что рыбы испытывают стресс». Я старательно принюхиваюсь, но ничего не могу ощутить. Скотт объясняет мне, что он чувствует почти неуловимый запах белков теплового шока. Это внутриклеточные белки, которые растения и животные вырабатывают под воздействием тепла и, как было недавно установлено, в ответ на другие виды стресса. От этого запаха Скотта мутит — не потому, что он неприятен, а потому, что сама мысль о том, что его подопечные испытывают стресс, наполняет его таким же беспокойством и страхом, как плач его новорожденных сыновей.

Скотт легко читает и другие сигналы. Когда мы разглядывали цихлид в их новом жилище, он с первого взгляда отличал новоселов от тех, кто жил в этом аквариуме уже несколько недель или месяцев. У новоселов полоски на теле были намного бледнее. «И посмотрите сюда, — сказал он, указывая на рыбу — старожила аквариума. — Видите блеск в ее глазах? А теперь посмотрите на другую. Блеска нет». Скотт может читать по мордам рыб с той же легкостью, с которой мы с вами можем читать по лицам людей.

— Проблема с пониманием осьминогов состоит в том, — сетую я, когда мы возвращаемся в океанариум, — что они, наоборот, слишком экспрессивны. Они намного экспрессивнее, чем любой другой живой вид. У людей есть поэзия, музыка, танцы и литература. Но даже с нашими голосами, костюмами, красками, инструментами и технологиями мы не всегда можем выразить то, что осьминог может сказать одной своей кожей!

— Вы правы, — кивает Скотт. — Представляю, какие заторы ждали бы юго-восточное шоссе, если бы головоногие водили машины!

* * *

После обеда, когда Уилсон снова открывает бочку, Кали выскакивает на поверхность, как пробка. Ее глаза вращаются в поиске наших лиц. Мы протягиваем ей руки, и она их обнимает. Сейчас она темного красновато-коричневого цвета за исключением перепонок между рук, которые испещрены зелеными, похожими на лишайник прожилками. Уилсон дает ей две рыбы, которые она охотно принимает. Она нежно держит нас своими присосками и позволяет погладить себя по голове между глазами.

— Я никогда в жизни не трогала ничего мягче, — говорю я Уилсону. — Ни мех котенка, ни пух цыплят не могут сравниться с кожей осьминога. Это потрясающие ощущения. Я могу гладить ее целый день.

— Это точно, — соглашается Уилсон без тени сарказма. — Легко могу это представить.

Блаженство от поглаживания головы осьминога трудно передать. Многие люди и даже любители животных его не поймут. Когда, вернувшись в Нью-Хэмпшир, я с восхищением описала эти ощущения своей подруге Джоди на прогулке с нашими собаками, та предположила, что я сошла с ума.

— Разве они не склизкие? — поморщившись, спросила она. — Я имею в виду, разве они не покрыты слизью?