Душа осьминога

«В укусах есть определенный кайф», — говорит Криста. Для большинства людей это звучит по меньшей мере странно, но мы, собравшиеся за одним столом, соглашаемся: укус — это одна из форм интимного взаимодействия, зачастую, особенно в случае с морскими животными, не несущая в себе никакого злого умысла. Даже «атаки» больших белых акул на людей предположительно носят ознакомительный, а не хищнический характер. Возможно, Кали просто хотела поближе узнать Анну.

В служебной зоне Пресноводной галереи один молодой волонтер черным маркером нарисовал на стене электрического угря с исходящей из головы молнией и подписал: «А вы это уже пробовали?» Да, я уже испытала на себе всю прелесть электрического разряда в 600 вольт от рыбины по имени Тор (того, кто на плакате, ласково зовут Рукавичкой). Я сделала это специально, прикоснувшись к его мягкому скользкому затылку кончиками пальцев. («Трогайте правой, — шутливо посоветовал мне Скотт. — Левая рука ближе к сердцу».) У меня было ощущение, будто я воткнула палец в электрическую розетку. Но в океанариуме получить удар током от угря — это своего рода посвящение в члены эксклюзивного клуба.

Иногда, бравируя своей смелостью, люди сами бездумно провоцируют животных на акты агрессии. Но большинство укусов случайны, а несчастные случаи, как известно, чаще всего происходят из-за нашей невнимательности или небрежности, так что здесь нечем гордиться. И тем не менее в наши дни, когда большинство людей изолированы от природы, такие укусы, даже случившиеся по нашей вине, можно считать своего рода привилегией, свидетельством нашей приближенности к животному миру. Хотя обитатели океанариума живут в неволе, в душе они все равно остаются дикими. Укус рыбы или осьминога — прямое доказательством того, что мы готовы в буквальном смысле пожертвовать собой (или даже крошечными кусочками себя), чтобы прикоснуться к фантастическому миру дикой природы.

* * *

В течение всего лета, пока Октавия насиживает яйца, я вижу перемены повсюду, куда ни брошу взгляд.

Осьминоги — мастера меняться. Однажды утром я обнаруживаю, что Октавия стала полностью белоснежной, как бумажный лист, хотя раньше она окрашивала в такой цвет только отдельные участки. Белый свидетельствует о том, что осьминог стареет и его мышцы, контролирующие хроматофоры, постепенно теряют тонус. В другой день я вдруг замечаю, что у нее отсутствует кончик третьей правой руки. Так было всегда или просто никто из нас, завороженный непрерывным движением ее восьми рук, никогда этого не замечал? Джули Калупа, дайвер и студентка медицинского факультета из Висконсинского университета, сообщает, что гигантский осьминог может отрастить до трети потерянной конечности всего за шесть недель. В отличие от ящерицы, чей регенерированный хвост неизменно хуже оригинала, новая рука осьминога так же полноценна, как настоящая, — у нее точно такие же нервы, мышцы, хроматофоры и чувствительные присоски. Самцы могут восстанавливать даже свою специализированную половую щупальцу, или лигулу, хотя, по некоторым данным, это занимает чуть больше времени.

Кали также не перестает нас удивлять. Однажды мы осознаем, что она нас дрессирует. В очередную Чудесную среду, когда мы с Кристой, Марион и Анной собрались вокруг ее бочки, а Уилсон открутил крышку, Кали немедленно выскочила на поверхность. Вся красно-коричневая от волнения, она с воодушевлением и любопытством нас оглядела, уцепилась сначала двумя, а потом пятью щупальцами за края бочки и начала резво из нее выбираться. Присоски хватались за все, что было в зоне ее досягаемости. Мы аккуратно отлепляли ее щупальца от бочки и предлагали взаимен свои руки, чтобы занять ее игрой и отвлечь от побега, но они их не интересовали, и она упрямо продолжала карабкаться вверх. В конце концов, она плюхнулась в воду, как расстроенный ребенок бросается на пол, чтобы закатить истерику. Но вдруг она опять всплыла вверх, на мгновение зависла, приняв позу перевернутого зонтика, и, прежде чем мы успели сообразить, что происходит и заметить, как она навела на нас свою воронку, струя воды обдала нас, как из брандспойта.

У нас, женщин, намокли даже штаны и ботинки, но Уилсон — человек, которого она любит больше других и который обычно дает ей первую рыбу дня, — промок насквозь. «Это предназначалось для меня, — говорит он, вытирая воду с лица. — Вот озорница! Сущее наказание!»

Почему она выстрелила на этот раз? Она раздражена тем, что мы не позволили ей выбраться из бочки и исследовать мир? Или просто играет?

Но я чувствую, что причина в чем-то другом. Кали продолжает держать нас под прицелом своего водяного пистолета ради мойвы. «Я думаю, она требует рыбы, — говорю я. — Она хочет, чтобы мы давали ей рыбу сразу, как только открывается бочка».