Душа осьминога

Вся семья очень искренне, просто до отчаяния огорчена тем, что яйца Октавии бесплодны. Дома в холодильнике у них почти наверняка стоит упаковка неоплодотворенных куриных яиц, которые не вызывают у них такого расстройства. Но это потому, что они не видели курицы-наседки. Здесь же они видят мать и сопереживают ей, и это необычайно мило. Судя по всему, они счастливы в своей семье и хотели бы, чтобы Октавия тоже испытала счастье семейной жизни.

Дальними от витрины руками Октавия начинает ворошить яйца. Она расправляет присоски, очищая их, переворачивается вниз головой и снова делает сальто. Над ее глазами появляются два «рога» — на самом деле мягкие папиллы.

— Фу! Спорим, они такие противные на ощупь, — с отвращением говорит девичий голос.

Я оборачиваюсь и вижу трех девочек-подростков в узких джинсах и коротких куртках с убийственным макияжем.

— Посмотри, — говорю я, — ты видишь ее яйца? Там их тысячи! А она превосходно о них заботится.

— Ничего себе! — восклицает она.

— Круто! — говорит ее подруга.

Выражение брезгливости на их лицах пропадает. Рты приоткрываются в удивлении, а зрачки расширяются.

— Вы видели, как она ворошила яйца своим руками? Так она очищает их от налета и обеспечивает доступ кислорода.

— Ой, какая лапочка, — девочки начинают ворковать, словно смотрят на щенка.

Еще минуту назад Октавия была для них отвратительным монстром. Теперь же она мать, и она прекрасна.

— А когда из яиц вылупятся малыши? — спрашивают они.

Я качаю головой и объясняю им, что яйца не оплодотворены. В глазах одной девочки я замечаю предательски подступившие слезы.

Я рассказываю им несколько фактов про осьминогов, которые, на мой взгляд, должны заинтересовать и впечатлить их. Я рассказываю про яд Октавии, ее клюв, способность к маскировке, но лица девочек становятся каменными. Я явно ошиблась и потеряла аудиторию.

Вдруг Октавия вставляет кончик одного щупальца в отверстие в мантии.

— Кажется, у нее там зачесалось, — говорю я.

Лица девочек снова смягчаются, и они разражаются смехом. Я понимаю: им неинтересно, чем Октавия отличается от нас. Им интересно, чем мы похожи. Они знают, что значит «зачесалось», и они могут представить, каково это ― быть матерью. Эта короткая встреча их изменила. Теперь они могут почувствовать свое родство с осьминогом.

Они фотографируют Октавию на свои мобильные телефоны. И, прежде чем уйти, благодарят меня. «Позаботьтесь об этой маленькой маме», — наказывает мне одна из них.

* * *

В августе наступает время серьезно заняться подводным плаванием, пока вода у побережья Новой Англии не стала слишком холодной и не начались сильные ветры. Для Анны с ее склонностью к обморокам погружения с аквалангом слишком опасны, поэтому остаемся мы с Кристой. Я заезжаю в дайвинг-клуб United Divers в Сомервилле, который порекомендовал мне Скотт, чтобы записаться на занятия, и в 18:15 приезжаю в океанариум. Там в самом разгаре вечеринка «Ночь чествования молодых волонтеров», которую администрация ежегодно устраивает в честь самых юных добровольных помощников. Я проскальзываю мимо групп тинейджеров и их родителей к аквариуму Октавии. Моя подруга выглядит очень странно. Она сильно раздулась: ее обычно немного морщинистая, собранная в складки или бугристая кожа стала гладкой и натянутой, как оболочка воздушного шара.

Что-то явно не так: она напоминает мне гигантскую опухоль или внутренний орган, разбухший от болезни. Моя тревога усиливается, поскольку я не вижу ее жабры, воронку и глаза. Она повернулась лицом к стене, как это обычно делают собаки и кошки, когда им больно. За исключением одной свисающей руки, все щупальца Октавии развернуты присосками внутрь и прилеплены к стенам логова и к ее яйцам. В красном свете моего головного фонарика ее тело кажется бледно-розовым, с бордовыми прожилками, как варикозные вены на ногах старой женщины. Перепонки между руками выглядят серыми.

Я вне себя от тревоги. Я никогда не видела ее такой. Она умирает? Рядом нет никого, к кому я могу обратиться. Да и никто не сможет ей помочь. Самки осьминогов умирают через несколько месяцев после яйцекладки. И никому не под силу это предотвратить.

Но я не хочу видеть, как умирает мой друг.

Неожиданно, словно услышав мои мольбы, рядом появляется Уилсон. Его внучка Софи, юный волонтер, участвует в сегодняшней вечеринке. Он не знал, что я буду здесь, он просто пришел взглянуть на Октавию.

— Это очень странно, — с беспокойством глядя на нее, говорит он. — Я никогда раньше не видел у осьминогов такой текстуры. Но помните, ее жизнь подходит к концу. Если это так, что нам остается?

Я не хочу обременять Уилсона своим горем. Ему и так тяжело: его любимая жена умирает от какой-то таинственной болезни, а он вынужден бессильно наблюдать за этим, не в состоянии ей ничем помочь.

Мы с Уилсоном стоим и молча смотрим на осьминога. Думает ли Октавия о чем-нибудь в этот момент и если да, то о чем? Что происходит в неизведанном, уникальном, тайном святилище ее разума? Можно ли вообще познать внутренние переживания другого существа?