Душа Петербурга

В пустынях хижина состроена сия:
Не для затворника состроили ее.
В порфире, с скипетром, с державой и короной
Великий государь имел жилище в оной.
Льзя ль пышный было гран сим домом обещать?
Никто не мог того в то время предвещать,
Но то исполнилось: стал город в цвете,
Каков сей домик мал, так Петр велик на свете.

Образ домика вызывает представление об отшельнике, обитающем в нем. Но в нем жил первый император. В этом контрасте – особенность эпохи.

Осмотром этого маленького домика, который приоткрывает нам уголок исчезнувшего Петербурга со всем своеобразием оживлявшего его некогда быта, закончим экскурсию.

Для заключительной беседы спустимся на ступени пристани с манджурскими львами. Она в двух шагах от домика. На берегу Невы еще раз оглянемся на пройденный путь.

Город, насаженный на Городском острове у Петропавловской крепости, не пустил глубоких корней. Здесь не произошел обычный процесс роста города вокруг первоначального ядра, сопряженного с внутренними перестройками, согласными с требованиями времени. Здесь первоначальное насаждение совершенно исчезло. Причина этого заключена в перенесении «ядра». Последовала неудачная попытка поместить его на стрелке Васильевского острова, превращенного в Северную Венецию. Ядром Петербурга сделалось Адмиралтейство, стянувшее к себе бесконечные «перспективы» города. Северная Пальмира пышно разрослась. На старом месте остался только маленький деревянный домик, заботливо прикрытый футляром.

Петербург, возникший при полном свете исторического дня, произвел неизгладимое впечатление на свидетелей его сказочно быстрого роста. Это удивление создало благодатную почву для зарождения легенд.

Петр, руководитель русской государственности «в ее минуты роковые», превратился в титана, в полубога, сотворившего из небытия город. О нем говорили: «Бог иде-же хощет, побеждается естества чин». Как над Ромулом в момент основания Вечного города парили коршуны, так над Петром при закладке Петропавловской крепости парил орел. Домик основателя Петербурга с образом Спаса сильно действовал на воображение населения и превратился в особо чтимую святыню. Так в Риме в продолжение веков поддерживался domus Romuli[259]. Дальнейшая судьба развила этот мифический элемент, который получил свое классическое выражение в «Медном Всаднике» Пушкина.

Город, насаженный на Городском острове у Петропавловской крепости, не пустил глубоких корней.

Здесь был изложен план сложной экскурсии. Она распадается на три части: 1) вышка, 2) Петропавловская крепость, 3) начальный город и домик Петра Великого. Ее общая тема – «Начало Петербурга» – дает две задачи: 1) она демонстрирует обильный материал, составляющий прямое содержание темы (дельта Невы, крепость, домик Петра); в этом отношении она входит в цикл экскурсий на тему «Рост города»; 2) она задается целью решить вопрос о характере роста Петербурга, сопоставляя его с типом роста древнерусского города, и таким образом комментирует эту социологическую тему.

Ввиду этого в ней такое большое место занимает лекционный элемент, как во всех экскурсиях комментирующего характера.

Разработанная экскурсия требует применения разнообразных приемов.

1) Выделение и разбор экскурсионного материала (аналитическая и синтетическая разработка зрительного материала).

2) Справки, дающие сведения, которые не могут быть получены из зрительных впечатлений.

3) Реконструкция разрушенных и видоизмененных памятников с использованием старых изображений.

4) Оживление прошлого при помощи восстановления картины былой жизни при содействии историко-топографического чувства.

5) Прием моторного изучения.

Сложность экскурсии делает ее несколько перегруженной и разнообразием затронутых вопросов, и разнохарактерностью материала. Но разделение ее на три части и яркость впечатлений облегчают ее проведение.

II Миф о «строителе чудотворном» (Экскурсия по «Медному Всаднику»)

Была ужасная пора…

Об ней начну повествованье,
И будь оно, друзья, для вас
Вечерний, страшный лишь рассказ,
А не зловещее преданье…

I

Пушкин, романтически маскируя свое заданье, предлагает нам принять «зловещее преданье» за «страшный рассказ». Вымысел, хотя бы жуткий, скрывает в себе утешенье: ведь за ним не скрывается никакой реальности. Встревоженное сознание может от него отряхнуться и возвратиться в привычную обстановку умиротворяющей повседневности. Предоставляя нам эту возможность, поэт, однако, сам относится к своей поэме как к «зловещему преданию», из которого он творит миф.