Душа после смерти: Современные «посмертные» опыты в свете учения Православной Церкви

И еще: то, что наша духовная брань с «началами и властями» идет в сей жизни, не противоречит истине, что она продолжается и тогда, когда мы ее покидаем. Параграф в главе VI под заголовком «Созерцание мытарств до смерти» объясняет связь между этими моментами невидимой брани в Православии.

То, что поминовение усопших на третий, девятый и сороковой дни иногда объясняют символизмом Святой Троицы, девяти ангельских чинов и вознесением Христовым, никак не отрицает того, что эти дни каким-то образом также связаны и с тем, что в них происходит с душой (согласно модели, описанной в главе X). Ни одно из объяснений не является догмой, ни одно не противоречит другим; православному христианину нет нужды отрицать ни одно из них.

Тому неоспоримому факту, что наша посмертная участь зависит от нашей жизни, ни в коей мере не противоречит другой столь же неоспоримый факт, что молитва об умерших может облегчить их участь и даже изменить их состояние — согласно православному учению, изложенному св. Марком Ефесским и [принятому] вообще Православной Церковью (см. главу X). Критик так озабочен тем, чтобы найти противоречия в этом учении, что видит их в трудах одного православного учителя — св. праведного Иоанна Кронштадтского, утверждая, что святой то учит в согласии со «святоотеческим пониманием», то придерживается «схоластической концепции» (7:3, р. 28). Св. Марк Ефесский «виновен» в том же, ибо, говоря о молитвах об умерших, которые критик считает святоотеческими, он ясно учит и тому, что «души усопших по молитвам освобождаются от заключения в аду, как бы из некой темницы» (7:3, р. 202), что критик считает «схоластической концепцией», потому что полагает невозможным, чтобы молитвы об умерших могли изменить их состояние или снискать им упокоение (7:3, р. 23).

Ответ на все «противоречия», которые, как думает критик, он нашел в православном учении о загробной жизни, можно увидеть при честном и менее однобоком (simple-minded) прочтении самих православных текстов. Святоотеческие и агиографические тексты не противоречат сами себе; если будем глубоко и внимательно вчитываться в православные книги о жизни после смерти, обнаружим, что проблема — в нашем несовершенном их понимании, а не в самих текстах.

2. Существует ли «внетелесный» опыт (до или после смерти) или «иной мир», где обитают души?

Суждение критика о «внетелесных» опытах категорично: «Такое просто невозможно» (5:6, р. 25). Причем не приводится никаких свидетельств в подтверждение своего заключения, а только собственное мнение, что множество православных текстов с подобными явлениями лишь «аллегории» или «нравоучительные притчи» (5:6, р. 26). Небо, рай и ад, на его взгляд, не «места», а лишь «состояния» (6:2, р. 23); «душа не может действовать сама по себе, но только посредством тела» (6:8-9, р. 22), потому не только не может быть после смерти в каком-то «месте», но и вообще не способна действовать (6:8-9, р. 19); «предположить, что где-то там, за пределами чьего-то упокоения, находится эта сложная сфера, — сие есть сущее безумие» (6:6-7, р. 34).

Но возможно ли такое, чтобы душа сама по себе была не чем иным, как «духовной сущностью» и «покоем», не обладая ни «внешней» стороной, ни «местом» действия? Для православного христианства таковое — крайность, и, будь это правдой, потребовалось бы (как критик предлагает) решительное переосмысление, пересмотр святоотеческих и агиографических текстов, где деятельность души описывается в явно «внешней» форме: душа знает, видит, общается и т. д.

Одно дело — быть осторожным и не читать православные тексты о мире ином, о жизни после смерти слишком буквально, приземленно, как и всегда советуют признанные православные учителя, исследующие эти вопросы, ибо отражаемое в таких текстах сильно отличается от земной реальности, но совсем другое дело — «отметать» подобные тексты, отрицая, что их внешние образы что-то подразумевают, заявляя, что они просто «аллегории» и «притчи». Православная литература на данную тему дает точные описания, изображая все так, как виделось человеку, имевшему такой опыт, а Православная Церковь и верующие принимают эти описания как соответствующие действительности, если даже и идет речь о потусторонней природе изображенной реальности.

Не будет преувеличением сказать, что ни один православный писатель за все времена не был столь догматичен в изображении природы потусторонней действительности, как наш критик в полном ее отрицании. Однако это не область для категорических утверждений. Св. Павел, описывая свои впечатления в общих понятиях, осторожно говорит: В теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает (2 Кор. 12, 2).