Душа после смерти: Современные «посмертные» опыты в свете учения Православной Церкви

Св. Иоанн Златоуст, изъясняя это место, проявляет ту же осмотрительность в словах: «Ум ли только и душа были восхищены, а тело оставалось мертвым? Или и тело было восхищено? Этого нельзя определить. Если не знает сам Павел, который был восхищен и удостоился столь многих и столь неизреченных откровений, то тем более не знаем мы... А если кто скажет: как возможно быть восхищенным без тела? То и я спрошу: как возможно быть восхищеным с телом? Последнее даже труднее первого, если рассуждать по разуму, а не покориться вере»291.

Так и блж. Андрей, Христа ради юродивый, описывая состояние во время восхищения на небо, говорит: я видел себя «как бы без плоти, потому что плоти я не чувствовал... Наверное, я был в теле, но тягости телесной не чувствовал; не чувствовал никакой телесной потребности в течение всех двух недель, пока продолжалось восхищение. Это приводит меня к мысли, что я был без тела. Как сказать достоверно, не знаю; достоверно ведает это сердцеведец Бог».

Такие светильники Православия: апостол, великий святитель и высочайшей жизни святой — свидетельствуют о том, что едва ли можно передать опытное восприятие неба как совершающееся «вне тела»; из их слов понятно, что подобные опыты, происходят ли они «в теле» или «вне тела», имеют в себе нечто телесное и внешнее, иначе не было бы необходимости в связи с ними говорить о «теле» вообще. Мы стараемся эти опыты описывать просто, как в православных источниках, не пытаясь точно определить это состояние. Свт. Феофан Затворник в своем комментарии на стихи 2 Кор. 12, 2-4 говорит столько, сколько и подобает сказать по данному предмету: «Внутри или во глубине видимого нами мира сокрыт другой мир, столько же действительный, как и этот, — духовный или тонко вещественный, Бог весть; но то несомненно, что в нем витают Ангелы и святые... [Апостол Павел] не может только сказать того, в теле ли он был восхищен или кроме тела. Это, говорит, один Бог знает. Видно, для нас знание сего не нужно... Большая, впрочем, определенность в этих подробностях и не требуется, и ожидать нельзя, чтобы кто-либо сказал об этом что-либо решительно верное, когда молчит сам св. Павел»292.

Вероятно, любой православный, читающий в житиях святых о потустороннем мире, осознает, что природу того мира и опытов точно определить невозможно; то, как они описаны в источниках, есть самый подходящий способ, каким можно о них рассказать на языке мира сего. Попытка отвергнуть опыты как «аллегории» и «притчи» и утверждать, что они не могут протекать так, как описаны, не находит никакого оправдания в православном учении и предании.

3. «Спит» ли душа после смерти?

Критик настолько против деятельности души в потустороннем мире, особенно после смерти (как это описано во многих житиях святых), что доходит до целого «учения» о «покое» и «сне» души в загробном мире, делающего всю ее деятельность невозможной! Он заявляет: «В православном понимании в момент смерти душа удерживается, чтобы, по действию Божией воли, быть переведенной в назначенный ей покой (почивание, repose), и вступает в состояние бездеятельности, некий вид сна, в котором ее функциональные свойства угасают, она не видит и не слышит» (6:3-9, р. 19); в этом состоянии душа «вообще не может ничего ни знать, ни помнить» (6:2, р. 23).

Даже среди неправославных подобное учение о «сне» души можно отыскать в наше время только у нескольких сект, далеких от христианской традиции (свидетели Иеговы, адвентисты седьмого дня). Тем более странно, что здесь оно однозначно провозглашается православным! Если один или два ранних учителя Церкви (Афраат Сирийский, св. Афанасий Синайский) выдвигали, по утверждению критика, такое учение, то ясно и то, что сама Православная Церковь никогда ему не следовала, а в своих богослужениях, в сочинениях святых отцов, в аскетических трактатах и житиях святых ясно учила и учит об активности и «бодрствовании» души после смерти, поэтому радикальность учения критика просто удивляет.

Да и сам он колеблется, размышляя о том, что же означает этот самый «сон» души, порой определяя его в терминах возвышенного «исихастского» словаря, что как-то смягчает категоричность; по крайней мере, он последователен в своих утверждениях о том, что «сон» души после смерти делает невозможным ее любые «внешние» опыты. Из его повествования о смерти как о состоянии «бездеятельности», в котором душа «не может ничего ни знать, ни помнить», ясно, что слово «сон» для него имеет более чем метафорический смысл.