Душа-потемки

Она не сопротивляется, она тоже этого хочет. Детство, девство… слова одного корня, но это понимаешь уже будучи взрослой женщиной, а там, в спальне… нет, нет, нет, это не изнасилование… у него много грехов, но этот грех не его… она сама обнимает его жаркими руками за шею. Он притискивает ее к кровати всем своим весом, забывая об осторожности…

Среди скомканных простыней и сброшенных на пол подушек они забывают обо всем. И то, что это чужая квартира, и то, что они тут всего лишь приживалы, всего лишь в гостях…

– Матвей, ты что же это, мерзавец, делаешь, она же малолетка!!

Крик старухи, распахнувшей дверь спальни, где когда-то она, прекрасная балерина, и маршал играли в собственную любовь…

– Подонок, она же еще ребенок! Я сейчас же звоню ее родителям, и ты…

Он оборачивается к старухе как хищник. И она пугается его вида, пугается его лица.

– Что ты делаешь, пуссссти!!

Хилое сморщенное старческое тело бьется на постели в последней агонии, когда его пальцы… его пальцы, которых она так любит касаться…

Хрип… вздох последний, как всхлип… Что-то хрустит. Он сдирает с мертвой руки изумрудный перстень и бросает ей.

– Лови, теперь это твое! Мой свадебный подарок.

Лови, а это твое… это мой подарок тебе, Поляк…

Она оборачивается на лязг двери.

– Я пришла, вы хотели меня видеть?

Пауза…

– Я пришла, вы хотели говорить со мной?

Катя, которую дежурный конвоир впустил в следственный кабинет внутренней тюрьмы, садится напротив Евы Комаровской. Конвоир остается у двери, не уходит.

– Вы желали встретиться со мной? Я пришла, – повторяет Катя уже в третий раз и отчего-то не надеется, что получит ответ.

Но Ева Комаровская поднимает голову. Как меняет женщину тюрьма… всего несколько недель не на воле, и какая разница с тем, что было…

– Скажите Феликсу… вы ведь увидитесь с ним, я знаю… скажите, чтобы он уезжал отсюда… Туда, к матери… совсем уезжал… навсегда…

– Он свидетель по вашему делу.

– Я умоляю, пусть он уедет… Я все, все расскажу, ничего не утаю, только не надо его на суде, не надо ему здесь…

– Почему?

– Потому что… здесь дурные воспоминания… сны, кошмары… это наше семейное, это в роду…

– Он нашел могилу Маньковского, – сказала Катя. – Это ведь вы его убили. Как вам, тогда еще ребенку, удалось справиться с ним?

– Как мне удалось? А, вы хотите знать это и как все произошло тогда в универмаге… Это было летом, и он… он тогда не взял меня с собой… мы воровали вдвоем часто, но в тот вечер он пошел туда один. Он хотел забрать бритву…

– Что?!

– Японскую электробритву, это был такой дефицит в восьмидесятом, а к Олимпиаде их привезли в универмаг, и стояла жуткая очередь… Он залез через подъемник, Матвей думал, что он в универмаге один, но почти сразу же наткнулся на уборщицу… У него не оставалось выбора, он набросился на нее и задушил упаковочной веревкой, что валялась на полу.

Не галстуком…

Обычной веревкой…

– Так, значит, тогда именно уборщица стала первой жертвой? – спросила Катя.

– А потом он услышал голоса ниже этажом и понял, что там еще две женщины – товаровед и та, что торговала мороженым, я ее видела, я иногда покупала у нее пломбир в стаканчиках… И что-то случилось у него в голове, он мог просто развернуться и уйти – назад, тем же самым ходом, но женщины были внизу, и, судя по голосам, они разделились, одна спустилась на второй этаж, а другая… И он начал свою охоту на них, он так и сказал мне… Свою ночную охоту… Сначала одна, а потом другая, мороженщица, но она вырвалась, и он догнал ее и ударил у лестницы ножом… В универмаге много ножей продается… Можно не брать с собой. А потом ему этого показалось мало, они были уже мертвы, но ему этого показалось мало – впереди ведь была вся ночь, и он…