Душа птицы (СИ)

А я стоял у старого невысокого шкафчика, смотрел на фотографии в рамочках. На фото Эми была в разных местах и с разными людьми. Мне понравился снимок, где она в провокационном бикини на пляже в обнимку с молодой женщиной, быть может, своей подругой. Мне также понравился снимок, где она обнимает немолодую женщину в кресле, наверное, свою маму. Но мне совершенно не понравился снимок, где она — в профиль — целуется с молодым чернокожим мужчиной в белой футболке и белой бейсбольной кепке на голове, сдвинутой козырьком назад.

— Скажи мне, а почему я должен целый день оставаться голодным и работать без ланча ради твоего кота? Между прочим, ты даже не предложила мне поесть, — сказал я, чувствуя, что кровь приливает к моим вискам. Она встречается со мной, но хранит его фотографию! — Это твой уголовник? — спросил я, указывая на фото.

— Почему ты такой ревнивый, Бен? Да, это Джейсон, мой бойфренд. Я тебе рассказывала о нём. Его тюремный срок заканчивается через год, но, надеюсь, его выпустят раньше.

— Лучше бы этот зэк там оставался как можно дольше.

— Не говори таких глупостей. Ты даже не знаешь, какой он человек, — её глаза засверкали каким-то злым бесовским блеском. Она отбросила прядь с лица. — Так мы едем к ветеринару или нет?

— Не уверен. Во-первых, я голодный и хочу есть. А во-вторых, я хочу, чтобы ты избавилась от этой фотографии.

— Ах так? — она подошла, взяла в руки эту фотографию и несколько раз демонстративно её поцеловала. — Мой сладенький Джейсон. Ты же знаешь, как я и моя горячая пусси соскучились по тебе, — затем она поставила фото обратно и стала передо мной, положив руки на поясницу. — А так тебе нравится?

Я засопел.

— Если ещё хоть одно слово вылетит из твоего рта…

В этот момент в квартире всё задрожало: на улице машина стала вгонять в землю гигантскую сваю. После каждого удара весь этот старый четырёхэтажный дом содрогался от крыши до основания так, что казалось, ещё один удар будет для него последним. Этот мощный грохот с улицы сопровождался мелким позвякиванием посуды на её кухонном столе, на полу подпрыгивали её туфли, сапоги, роликовые коньки и консервные банки с питанием для кота.

Повернувшись, я со всего размаху смёл со шкафчика стоявшие на нём фотографии в рамочках так, что они со звоном разлетелись по полу.

— К чёрту! — и направился к наружной двери, сорвав с вешалки свою куртку. Вышел, хлопнув дверью. Сбежал по ступенькам вниз и зашагал к припаркованной неподалёку от подъезда своей машине.

— Больше никогда не звони мне! — услышал я сверху голос Эми из окна.

Но я, не оглядываясь, шёл вперёд.

Удар

— Бен, это я.

— Слышу, что ты. Что случилось? — спросил я отца, услышав в своём мобильнике его низковатый, приглушённый, но всё ещё крепкий, без стариковской хрипоты, голос.

— Тут такое дело… — он замялся, будто бы не зная, как объяснить ситуацию.

Это было для меня странным — мой всезнающий отец колеблется и не знает, как лучше изъясниться. Сколько его помню, он всегда высказывался быстро, порой даже слишком быстро. Из-за этой манеры скорых суждений он нередко говорил что попало, и — что хуже всего — мог вольно или невольно кого-то оскорбить.

Во времена моего детства в разговоре со мной он вообще был обычно груб, редко слушал, что я говорю. Порой, помню, я ему рассказывал что-то для меня важное. Он вроде бы слушал, кивая, а потом ни с того ни с сего перебивал, спрашивая о чём-то совершенно другом, не имевшем никакого отношения к моей «исповеди», и мне становилось ясно, что он меня не слушал вообще. Впрочем, он редко давал мне высказаться, как правило, говорил он — в манере раздачи распоряжений и инструкций, которые нельзя было обсуждать, так как я всё равно всегда был для него «тупицей» и «балбесом».

И вот в последнее время, с тех пор как я с ним снова сблизился после его операций на сердце, я стал замечать за ним некую странность. С него слетел налёт всезнайства, заметно изменилась его манера тут же, не задумываясь, отдавать распоряжения. Я стал замечать, что перед тем, как что-то сказать, он порой колеблется, раздумывает, будто бы пытается подобрать нужные слова, чтобы выразить свою мысль. Такое с ним случалось пока нечасто, однако случалось, и этого невозможно было не замечать.

— Тут ситуация с Эми, — сказал он. — Она сегодня не такая, как обычно. Она вся распухшая и дрожит. Как будто больная. Может, это у неё fucking вирус?

— Где она сейчас?

— Здесь, у меня. Я дал ей две таблетки тайленола, как она попросила. Я думаю, нужно вызвать «скорую». Но она не хочет ехать в госпиталь.

— Ничего не делай. Жди меня, я сейчас приеду.

Вскоре я уже мчался по шоссе вдоль Гудзона. Превышая дозволенную скорость, нёсся под семьдесят миль в час, обгоняя машины.

«Какого чёрта я еду её спасать? Почему меня вообще это должно волновать? Она ведь ждёт своего уголовника из тюрьмы», — говорил я себе.

Но в душе, конечно, я был рад, что сейчас наконец увижу её, потому что ужасно по ней соскучился.

— Где она? — спросил я у отца, открывшего мне дверь своей квартиры.