Душа "Совёнка" (СИ)

— В какой кружок записался? — В кружок искателей невидимого горизонта. И сонь. — А у нас такой есть? — Теперь есть. Там Стэнд за главного. Потом покажу его. — Ладно, пора уже и на ужин идти.

Так мы и пошли вместе.

Имена играют странную роль. Дай имя явлению — и ты обретёшь над ним определённую власть. Чем точнее имя отражает сущность, тем сильнее эта власть. Замени имена явлений, о которых говорят люди, на свои — и ты определить способ мыслить об этих явлениях.

Среди людей имена даёт старший младшему. Если уже имеющему имя человеку дать новое и оно приживётся даже в его окружении, то оно отражает суть человека сильнее его собственного. В исключительных случаях оно способно даже её переопределить.

Так вот, к чему я: как Одэвочка поняла, о ком я спрашивал речь? Обычно все узнают прозвища друг друга и смиряются сильно позже… И, естественно, сами так друг друга не называют. Хотя, судя по Элеежкину, случается всякое…

Возле входа в столовую пионеры выясняли отношения: Двачесска наезжала на Элеежкина (у которого от фингала не осталось и следа — ну и Виолестра!), Улькета их подначивала, а пионера с хвалёными прелестями пыталась разнять. Пока к ней присоединялась Одэвочка, я выцепил девочку-ракету:

— Ты меня неплохо подколола. Уважаю, — я потрепал ей волосы.

Казалось, она сейчас треснет от довольства. Ну, почти:

— А конфеты? — Держи. — Одну?.. — Я же не сказал, сколько их будет. — Эй! Я же за тебя его заполнила! — А за это я тебе ничего не обещал, ты это сделала сама. — Так не честно!.. — Есть такое. Тогда дай в качестве благодарности тебя помацать!..

Улькеты и след простыл. Чудно.

Так уж получилось, что свободные места были только у столика с Машкой. Я стал морально готовиться к очереди из словесного пулемёта.

— Не возражаешь, если я здесь присяду? — Ой, да, конечно! То есть нет, не возражаю! То есть да, садись конечно!

Ответить ей, что ли…

— Сегодня, смотри, гречка. Ты любишь гречку? И варёная курица! Я вообще курицу не люблю. Ну, то есть не то что не люблю… Но если бы меня спросили, что бы мне больше всего хотелось, то бефстроганов или рагу… Нет, может быть, просто котлета! Или ромштекс! Ты любишь ромштексы? — Не знаю. Тут многие очень милые. Так бы и съел, — подмигнул я ей.

Она потаращилась на меня и продолжила:

— Но вот десерты, знаешь, мне здесь не очень нравятся. Я мороженое люблю! Ты любишь мороженое? Особенно пломбир «48 копеек», но и «Ленинградское» тоже. Ой, прости, я всё о себе! Может, ты больше эскимо любишь?

Я стал сочинять ответ. Но в нужное состояние войти не сумел. Глаза забегали. Доедать я стал значительно быстрее.

— Знаешь, я однажды купила вафельный рожок, начала есть, а там внутри шуруп! Представляешь? Настоящий такой шуруп! Или болт… Я, честно говоря, в них не разбираюсь! Шурупы – это которыми закручивают гайки, а болты – это такие, которые отвёрткой, да? — Может быть. А ты знаешь, как заинтриговать? — Да? А как? Мне вообще много-много всего интересно. В мире всегда столько всего происходит, не знаешь, чем закончится. Вот вчера, например… Ой, ты же спрашивал… Ну так как? — Завтра расскажу. А тебе приятного аппетита! — я сделал вид, что её глажу, и ушёл, не слушая её попыток уговорить меня рассказать сегодня.

Вечерело. Лагерь потихоньку преображался.

Нет ничего столь же различного, как память и воображение. Она обращена в прошлое, оно — в будущее. Она хранит, оно создаёт. В ней всё действительное, в нём лишь возможное. Но противоположности притягиваются, как две крайности одной и той же сущности.

Припомнить — значит собрать заново из имеющихся форм и опорных моментов. Поэтому можно вспомнить то, чего никогда не знал (дежавю) или забыть то, что знал всегда (жамевю). Но механизм даёт сбои: можно вспомнить что-то одно, но без другого оно не соберётся ни в воспоминание, ни в фантазию — и тогда слово (а то и целый текст) будут будто проситься слететь с языка, но не смогут его покинуть. Это прескевю.

Сюда же относится синдром “не смог ничего сказать, а как отошёл — целый монолог сочинил”. И вот хоть возвращайся к Машке и говори!

Кто-то легонько похлопал меня по плечу. Придя в себя, я заметил Элеежкина.

— Пойдём в карты играть. — Можно. А правила какие? — Ну, надо сначала карты найти, потом расскажу. — Так ищи, в чём проблема? — Они есть только у вожатой, а она мне не даст… — А почему? — Ну, в прошлый раз…О, Одэ… Ольга Дмитриевна! А Семён как раз хотел у вас карты попросить!

Он хотел сказать “Одэвочка”?

— Зачем? — спросила та. Рядом стояла пионерка, которую хотелось помацать больше Улькеты. — Мы игру новую придумали!

Я хотел сказать, что если бы игру придумывал и я тоже, прошлый раз бы показался верхом приличия и спокойствия, но промолчал. Элеежкин тем временем смог уболтать Одэвочку.

— Давайте я с ним схожу принесу! — вызвалась мне помочь ассистентка вожатой. Я не отказывался, и мы стали идти вместе.