Немного больше информации имеется о поведенческих особенностях начинающего революционера Иосифа Джугашвили. В этой деятельности было несколько составляющих. Будущий вождь выступал в нескольких ролях: пропагандиста, организатора митингов, эксов и рэкетира, занимающегося отжимом денег у богатеньких нефтепромышленников и купцов. В ситуациях, чреватых прямыми столкновениями с полицией, солдатами и казаками, Джугашвили старался себя беречь, не подставляясь под пули и сабли. Он выступал преимущественно в роли организатора и плановика, находя нужных исполнителей и будущих жертв терактов и ограблений. Одним из таких исполнителей был друг его детства Симон Тер-Петросян, более известный под кличкой Камо, личность с неуравновешенной психикой, помесь талантливого актера и отпетого головореза. Кроме добычи денег, боевики Джугашвили грабили оружейные арсеналы, устраивали побеги товарищам, занимались ликвидацией стукачей, агентов охранки и наиболее рьяных полицейских начальников.
Агитационно-пропагандистская работа была неотъемлемой частью работы российского революционера. Выступление на публике не было сильной стороной Джугашвили. Он говорил скучно, монотонно, заученными фразами, заимствованными из прочитанных работ теоретиков марксизма. К тому же, у него был глуховатый безэмоциональный голос и сильный грузинский акцент, что для оратора и трибуна было большим минусом. Творческие интуитивные личности, не имея ораторских данных, по крайней мере, стараются вносить в свою речь какие-то «изюминки» в виде интересных фактов, занимательных историй и сравнений, насыщать свою речь юмором или сарказмом. Они являются часто мастерами импровизации. Ничего этого в лексиконе Иосифа Джугашвили не было. Будучи ощущающей личностью по восприятию, он осознал свою бесталанность в разговорном жанре и больше тяготел к прикладной деятельности. В душе он, наверное, завидовал людям, которые умели словами «заводить» толпу (как Ленин, Троцкий, Зиновьев).
Современники отмечали тот факт, что его молчание, немногословность и взгляд действовали на присутствующих подчас не менее впечатляюще, чем самая яркая эмоция. Только действие это было не мобилизующее, а скорее гипнотическое, лишающее его собеседников или слушателей собственной воли и подчиняющее воле вождя. Этот феномен отмечал даже Уинстон Черчилль, не питавший особых симпатий к сталинскому режиму и коммунистической идеологии: «… Когда в комнату вошел Сталин, я инстинктивно встал. Более того, я увидел, что и Рузвельт в своем инвалидном кресле пытается встать».
Его участие в съездах РСДРП было преимущественно пассивным, к тому же у него была репутация грубияна и криминальной личности. Многие участники этих съездов знали его как товарища Кобу (имя грузинского литературного разбойника, взятого будущим Сталиным в качестве партийной клички), пополняющего большевистскую кассу и вызывающего определенную брезгливость у противников «грязных денег». Негативный опыт общения с отдельными, более авторитетными и яркими депутатами, такими как Троцкий (Бронштейн) и Мартов (Цедербаум) зародил в нем вирус антисемитизма вместе с презрением к интеллигентам, хотя в самой Грузии, в отличие от России, это явление практически отсутствовало, и еврейские погромы, характерные для южных губерний, на Кавказе не происходили. Ему ментально был ближе Ленин с его агрессивной риторикой, считавший интеллигенцию не мозгом, а «говном нации», как он высказался в письме Горькому в 1919 году.
Учитывая тот факт, что Сталин был экстравертной иррациональной личностью, напрашивается вполне очевидный вывод: его ведущим целеполаганием являлось стремление ощущать себя волевым лидером. И, что особенно важно, вектор его воли был направлен исключительно на внешний мир. Он был абсолютным прагматиком и материалистом. И хотя материальные ценности в виде денег, драгоценностей, дворцов, яхт, дорогих престижных автомобилей не мотивировали и не стимулировали его к действию, зато власть, причем безраздельная и абсолютная власть, являлась для него высшей ценностью и основой его жизненной философии.