Я никогда не говорила этого. Ненавижу, когда так говорят, ведь это ложь. Я состязалась лишь с первородными, и то на арене, а не в поле. Среди простого люда множество прекрасных всадников, и их никто не знает, столице нет до них дела... Но синеглазому я ответила:
- Сомневаетесь?
- Встанешь с рассветом - жду у конюшен.
Он это сказал очень тихо. Ни отец не слышал, ни кто другой из наших. Если бы слышали, мне не пришлось бы думать. Отец просто запер бы меня и приставил пару воинов в охрану. Но отец не знал, и я ворочалась до полуночи. Пойти? Полная дурость! Дочка Литлендов наедине с кочевником - да это безумие! Не пойти? Значит, испугалась. Синеглазый скажет об этом, и не тихо, а так, что все услышат. Да и не главное, что услышат, главное то, что я не боюсь его! Пусть не думает, что боюсь! Я сказала себе: возьму и усну. Скорее всего, я просплю рассвет, и синеглазый простоит пару часов у конюшни - дурак дураком. Потом выйду и посмеюсь над ним. Я улыбнулась, когда это выдумала, и закрыла глаза. Когда проснулась, занимался рассвет.
* * *
Наш луг, за ним - рощица. Дальше - крестьянские огороды. Можно обогнуть их дорогою, но быстрее прямиком, через изгороди. Дальше речушка, а за нею - яблоневый сад.
- Я собью тебе два яблока - одно кислое, второе червивое. Ты съешь и не поморщишься.
- Возьму сама, какие захочу, а червей оставлю вам.
Луг прошли вровень, Моран бросил с насмешкой:
- Хороша.
В рощице я вырвалась - Поль прекрасно знал тропинку. На огородах синеглазый стал наверстывать. Оглянулась раз, второй - он был все ближе. Больше не смотрела, гнала во весь дух. Давай, Поль, давай! С берега спрыгнула первой, опережая ярдов на десять. В воде Поль сбавил ход. Он любит купаться, и я люблю, но не сейчас же! Выбрались на сушу, Моран был уже рядом, всего в паре шагов позади. Я пришпорила Поля - прости меня, рыжий! Вырвалась, вскинула лук, не сбавляя ходу. Еще даже не выбрала цель, когда западник выстрелил из-за моей спины. Попал в ветку, не в яблоко, но тут же выпалил снова - качнулось. Я была уже намного ближе к роще, и попала с первой стрелы. Но в тот же миг попал и он: с полусотни шагов - в черенок яблока! Никогда не видела такого.
Я подобрала оба яблока: одно было красным, другое - подгнившим.
- Мы успели вровень, - сказал синеглазый Моран. - Будет честно, если поделим.
Взял спелое яблоко, подбросил в воздух и на лету разрубил, а после поймал обе половины. Ловко вышло, я улыбнулась. Сказала, чтобы он не возомнил:
- Как же стараетесь произвести впечатление! Трудно вам приходится, бедняжка!
А синеглазый ответил:
- Я только смотрел, что сделаешь ты, чтобы впечатлить меня.
- Пф! Много о себе думаете! Я ничего особого не сделала.
- Это правда. Ничего особого.
Он взял порченое яблоко и поехал прочь. Я даже опешила - никто со мною так не обращался! Захотелось выбить яблоко из руки или возле уха просвистеть стрелой - пускай дернется с перепугу. Подняла лук, но сдержалась. А он отъехал почти до речушки, обернулся.
- Хочешь сделать особое? Давай.
Взял яблоко и поставил себе на макушку.
Ты думаешь: нет, Бекка, нет, только не говори, что выстрелила!..
Яблоко - с мушку размером. Посол графства Рейс и дочка Литлендов. Возьму на дюйм ниже - и... Сожри меня тьма. Я выстрелила.
Не знаю, попала ли в яблоко. Синеглазый Моран вскинул руку и поймал стрелу на лету. Подъехал, отдал мне и ничего не сказал, лишь кивнул.
Я спросила:
- Зачем вы это затеяли?
Он ответил:
- Ты мне нравишься.
- Потому, что метко стреляю?
- Ты не Литленд - вот почему.
- Ребекка Элеонора Агата рода Янмэй, леди Литленд, - процедила я и тронула коня.
Он догнал.
- Я не об имени. У тебя душа свободная, будто ты с Запада.
- Вот уж выдумка!
- Вчера, когда держал тебя, ты не менялась в лице. Слабая душа испугалась бы.
* * *
У папы нет от меня секретов.
Мне до такой степени не интересны политические дела, что даже мысли не возникнет заглянуть в какую-то бумагу или что-нибудь подслушать. А если по случаю и узнаю что-то, то не удержу это в голове дольше пяти минут. Потому отец любит поговорить со мною о политике: он мне рассказывает, я ничегошеньки не понимаю и задаю из рук вон глупые вопросы, папа на них отвечает, и по ходу в его собственной голове становится яснее. Так он со мною советуется. Конечно, это когда нет рядом лорда Косса. Когда есть, они запираются вдвоем в комнате и долго беседуют под пряный чай. Тогда отец просит меня далеко не отлучаться, и если им требуется чего-нибудь - чаю, сыра, бумаги, чернил - то папа просит меня принести. Не служанку, а меня: слугам он при таких обстоятельствах не доверяет. Слуга войдет - увидит мельком, какие документы или карты на столе, услышит краем уха пару слов. Вдруг продаст сведения кому-нибудь! Так что папа просит меня послужить. Веришь, мне это в радость: папа так счастлив, когда именно я подаю ему чай. Что бы он ни читал в тот момент, о чем бы ни говорил - обязательно прервется и улыбнется мне:
- Благодарю тебя, милая!..