Душегуб

— Это ты будешь сопровождать с нами Харона?

— Да.

— А тебе не кажется, что лучше при разговоре смотреть в лицо? — не выдержала я вызывающее поведение.

— Зачем?

— Некоторых это раздражает!

— Почему тебя это раздражает? — совершенно невозмутимо поинтересовался он.

Что ни день, то местные всё изобретательнее в стремлении вывести меня. Вокруг беспокойно и нервно, а романтика детективного ремесла погружает меня в омут выродков и негодяев. После смерти Энгриль подгадил мне жизнь пакостным наследством.

Им стал образ жизни дяди.

— Ты не хочешь отвечать, — прошло немало времени, так что Максимилиан не стал спрашивал, а лишь констатировал факт.

— Восхитительно, — вяло съязвила я, вытягивая лицо. — Тебя общаться хоть люди учили?

Полисмен усмехнулся:

— У одного из них росла шерсть на лице. Впрочем, мутантом он был умным.

— Был? Что с ним сталось?

— Полез в канализацию из-за женщины. Её убили, а он с горя спустился к червям — это довольно простой способ покончить с собой.

— Быть сожранным червями? — от омерзения в горле встал ком.

— Да, — взглянул куда-то в небо Максимилиан. — Меня однажды раз укусил один, что на поверхность выбрался, — боли никакой. Они какую-то дрянь выделяют, сжирают зверей, пока те спят — животины ничего не чувствуют, так и умирают без мучений.

— Отличные у тебя истории…

Меня не выворачивает случайно, но желание значительное. Жаль, нет камня бросить в спину уроженцу Сеферана: его история напугала меня, поэтому мне хочется отбиться пусть не от неё, так от рассказчика.

Вместо этого я спрашиваю про проклятый город:

— Как съездил на родину?

— Не углублялся, на окраине просидел, — вопреки ожиданиям, вопрос его не смутил и не обидел. — Если тебе интересно, я совсем не скучаю.

— На вас напали люди Леквера.

— Не на нас, — поспешил поправить страж порядка, — на столичных.

— Так кто ж они такие?

Максимилиан потратил немало времени, чтобы додумать до ответа:

— А я не знаю. Могу лишь предположить, что они — совсем не те, кого в них видит Иоанн. С той ролью, что отвёл им директор лесопилки, Юрико и Оскару не понадобилось бы ехать в Сеферан. Лишний раз туда не суются.

И он застыл. Я потеряла интерес обмениваться с ним скупыми фразами, опустила глаза на порядком запущенные, отросшие ногти, но неожиданно чёрный человек продолжил, одухотворённый религиозным порывом:

— Он всего лишь боится. С Иоанном, как и со многими, нет Бога, поэтому он боится. Когда ты один, это вполне ожидаемо, ожидаемо, что будешь страшиться всё растерять. А ему есть, что терять. В страхе он видит только один выход — сечь головы. Юрико и Оскар просто попали под горячую руку, как и Алиес.

— Тоже не веришь в её виновность?

— А как тут поверишь?

Звери не крадут детей, а рвут их на куски, не стреляют полицейских, а рвут им глотки. Алиес — чудовище самое дикое, что я встречала. Но не она убила стольких. Её не выпускают, дабы и шанса ей не дать.

Зашумело за дверью, на свет вытащили щурящегося от солнца Харона.

8:57

Харон

Грубиян Марк толкает с явным желанием впечатать мою брадатую физиономию в жёсткие углы. Рядом мерно работает руками Тим, из-под шляпы веет брюзжащей ненавистью и раздражением. Меня здесь не любят, впрочем, служивым тяжко найти смысл любить хоть что-нибудь.

Сколько переловлено народу, а ищейки так и не могут взять след единственно-важной дичи. Я вынужден помочь им в этом непростом деле. Странно, но пару дней назад я делал это по своей воле.

За дверью оказалось яркое солнце-разбойница, что больно хлестнула по глазам. Пришлось щуриться, как новорождённому щенку, по ступеням меня стаскивали невидящего, благо костям угрозы не случилось.

Когда я уже гордо взглянул навстречу слепящему солнцу, меня подхватила ещё одна рука, костлявая, как у смерти. Ба, выглядит её обладатель похоже, хотя славится преданностью другому, куда более возвышенному… Чёрное и белое перемешались в нём, как в известном символе, где ещё капли с глазками кусают друг друга за хвост. «Инь-ян», - пришла подсказка из недр памяти, выудил её, наверное, Саймон.

А вот один любопытный экспонат во всё той же куртке не по плечу, всё такой же бледный, худой, всё так же стыдливо прячущий волосы под шапкой.

— С добрым утром, Кейт! Гляди, я иду ретранслировать прошлое!

— Молча иди! — с криком толкнул меня в затылок здоровенной ладонью Дубль.

— Не в настроении?

— Могу и тебе испортить.

Ха, я смеюсь над твоим пульсирующим на почве раздражения гневом, Марк. С моим появлением на доске ты стал суетиться, нервничать, испугался быть обыгранным. И чем дальше моя пешка двигается к дамкам, тем отчаяннее ты ищешь способы реабилитироваться…

Я рушу чужую мечту. Мне стыдно, что ни черта не стыдно.

Меня потащили по улице, как пляшущего медведя на верёвке, зеваки выходят посмотреть на жуткого убийцу, закованного в сталь. Бабулькам не терпиться облить меня обвинениями, словно ничего важнее в их жизни нет, мужики хмурятся. Почему они хмурятся? Я их оскорбил, или они задумались о великом? Сейчас какой-то ответственный момент в их жизни, что они крайне сосредоточены?