Душехранитель

— Серый волк! Открывай, Дюша, я оставил ключи в машине!

— Бабушка! — топот удалялся. — Там дядя Дима!

Шаркающие шаги матери. Аксенов знал: сейчас он увидит высохшее лицо и исступленные глаза. Иного быть не могло: последние годы она способна мыслить лишь об одном: как спасти дочь, младшую сестру Дмитрия? Она говорит лишь о лекарствах, о химиотерапии, об «акульем хряще», о какой-то плацентарной вытяжке… Почти все деньги уходили на покупку дорогостоящих препаратов, но не помогало ничего.

Шесть лет назад муж Ириши, отец Дюши, увез беременную жену во Владивосток, где служил на флоте. После рождения сына отношения супругов не заладились, Ира сильно переживала, отрезанная от всего мира, беспомощная. А затем случилось то, о чем знали немногие. Доза облучения превысила допустимые нормы, и многие люди, связанные с работой в порту, угасли в течение года: онкология.

Ирине некогда было ходить по врачам. Через год они с мужем развелись. Дмитрий приехал за сестрой и, забрав их с племянником, вернул в Ростов.

Женщина чувствовала себя все хуже. Аксенов и их с Ирой мать долго считали, что она терзается из-за развода. Лишь когда появились боли, Ирина согласилась отправиться к врачу…

Рак легких. Сестра догадывалась, но врачи сообщили диагноз только родным. Метастазы проникли даже в печень, и операция была бессмысленна.

Ирина отчаянно боролась за жизнь. Дмитрий предпринимал все, что мог, лишь бы найти средства на лечение сестры. Он не верил в исцеление, но некоторые лекарства приостанавливали расползание смертельных щупальцев по организму больной. Четыре года беспрерывных боев. Удивлялись даже врачи: рак в столь запущенной форме пожирает свою жертву очень быстро…

Мать почти тронулась умом. Она могла говорить только о дочери, только о том, стало ей лучше или нет, только о статьях и передачах, где рассказывалось о новых методах лечения. Андрейка знал, что его мама больна, однако бабушка и дядя убеждали его, что она поправится.

А два месяца назад появился еще один диагноз — плеврит. Несчастное истерзанное тело Ирины отекало. Она жила на наркотиках, врачи могли только вытягивать из плевральных полостей жидкость, с которой не справлялся умирающий организм.

— Ну что? — шепотом спросил Дмитрий, разуваясь в прихожей.

— Сегодня спали спокойно. А вчера орала ором… Димушка, я узнала об одной американской клинике…

— Мам, как мы ее повезем? Пусть хоть немного получшеет, а?

Аксенов сам не верил в свои слова, и ему стало противно.

Мать тихо, чтобы не слышал внук, расплакалась, бессвязно призывая проклятья на голову бывшего зятя. Так тоже было всегда.

Дмитрий отвернулся. Ему было невмоготу смотреть на разъеденные слезами выцветшие глаза старухи, которой еще рано было становиться дряхлой, а она становилась, угасая с каждым прожитым дочерью днем, с каждой кошмарной ночью…

— Димушка, я погуляю с Дюшенькой, а ты дождись медсестру. Они не сказали точно, когда она придет… Эти новые порядки… Чтоб им всем пусто стало… — мать озлобленно скрипнула зубами.

— Я дождусь, идите… — Аксенов взглянул на часы: времени было мало, но что поделать.

— А я научился рисовать танк! — сообщил Андрейка, засовывая ноги в растоптанные сандалии.

— Научился, научился… — проворчала бабка. — Застегивай, как положено!

— Посмотри у мамы в комнате, дядь Дима! Над кроватью. Я ей повесил, чтоб она увидела!

Дмитрий кивнул, снял очки и протер стекла.

Они ушли на прогулку. Из комнаты сестры донесся стон. Проснулась. Сейчас начнется…

В спальне стоял тяжелый запах больного, умирающего тела, испражнений, лекарств. Наверное, и в будущей жизни, если существует переселение душ, Дмитрий будет помнить этот запах…

Облысевшая, покрытая пигментными пятнами, как стариковская кожа, голова сестры казалась очень маленькой, иссохшей. Больная раскрылась: даже простыни, не говоря уже об одеялах, доставляли ей боль. Постель была смята: видимо, перед тем как уснуть Ирина металась…

— Димка… — прошелестели ее растрескавшиеся губы.

Сухая кожа сходила с них кусочками и торчала, ощетинившись бахромой, над черным провалом незакрывающегося рта. Ирина дышала с хрипом и глухим бульканьем, и с каждым вздохом из груди ее вырывался невыносимый гнилостный запах.

Аксенов сел рядом с ней, на стул у изголовья, коснулся полупрозрачной, тоже в пятнах, руки. Тело сестры было раздутым, грудь возле ключиц проваливалась, а ниже — вспухала, и отечный живот был огромным, словно у беременной, но при этом бесформенным, как студень. Она лежала, бессильно раскинув ноги, и брат аккуратно поправил задравшуюся на ее бедре сорочку.

— Димка! — глаза Ирины стали заполняться болью, рука напряглась и сдавила его пальцы. — Димка! Дай мне что-нибудь! Я не могу больше! Я не хочу!

— Потерпи, Ирка! Сейчас, скоро, придут! Сделают укол! Потерпи!

— Мне… ничего… не… помогает! А-а-а-а! — она стиснула зубы, а на вновь полопавшихся губах проступила кровь. — Не трогай… м-меня! Больно!

Дмитрий убрал руку. Сейчас она начнет метаться, а это означает, что боль нарастает. Господи! Ну почему так? От боли всегда теряют сознание, а эта проклятая болячка изводит, не давая мученику забыться…