Душехранитель

— Я буду в Платье Невесты! Это главная роль в показе! Завершающий выход! Представляешь?

— С ума сойти. Главное — не давай им надеть на себя саван, киска, какой бы креатив там ни был…

— Почему же?

— Во-первых, примета плохая, а во-вторых, в саване карманов нет. Всё, я понял: завтра тебя не будет. Пока. Целую. Спокойной ночи!

Разумеется, дурочка ничего не поняла. Ну и черт с нею.

Влад сдернул покрывало и лег.

— Жизни во мне нет… — пробормотал он, пряча голову под подушку. — А откуда ей взяться?.. На черта все надо? Саваны шьют без карманов, с собой ничего не заберешь…

СПУСТЯ ДВЕ НЕДЕЛИ…

Мадам Гроссман застыла в оцепенении посреди прихожей. Громадный черный кот-долгожитель по кличке Проша (прежде Николай называл его, конечно, Прохиндеем) развалился на весь коридор и с хозяйским видом разглядывал гостей.

— Вей з мир[27]! — оперным контральто воскликнула Роза Давидовна, а была она женщиной видной, солидной, густобровой, хмурой, потому и ее вопль воспринимался скорее как угроза, нежели как приветствие. Но это было именно приветствием. — Наше вам с кисточкой!

— Привет, мама…

Николай приобнял жену за плечи и подтолкнул вперед. Мадам Гроссман хлопнула себя по бедрам:

— Таки чуял мой тухес, шо эти малахольные имеют себе геморрой во всю голову! Где ви едете такие замурзанные, да ще и в самый Шабат[28]?!

Прохиндей потянулся, тряхнул хвостом и, выразив таким образом свое полнейшее презрение, гордо удалился.

— Не царапай мне глаза, Роза, — почти простонал Николай. — Лучше прими у нас бебихи[29] и уложи ее спать…

— От це! — изумилась мадам Гроссман, беря у него из рук полупустую сумку. — Ше такое?! Вы шо, с этой торбочкой тынялись по всем поездам?

Рената, еще более маленькая рядом с величественной Розой Давидовной, привалилась плечом к стене. Хозяйка озадаченно посмотрела на невестку:

— Скинь лапсердак и бежи тудою, в комнату!

Николай, согнувшись над женой (изумленная мать занимала собой почти весь коридор, но отступить не догадалась: наверное, впервые в своей жизни она, коренная одесситка, оказалась в полной растерянности), помог Ренате расстегнуть дубленку. Бледные губы молодой женщины беззвучно шевельнулись.

— Ой-вей! — всплеснула руками Роза Давидовна. — Ты привез ее мене на штымповку? — и тут же подхватила Ренату под руку. — Люба моя дорогая! Нивроку[30] — тьфу-тьфу-тьфу на тебя! — (постучала по косяку). — Коля, шоб ты сдох, ты мог позвонить и сказать? Вас бы встретил Сева!

— Потом! — отмахнулся он, раздеваясь. — Все потом, мама!

— Таки иди и разложи «вертолет», или мне одной чикаться с твоей лялей?! У ней щас будет паморок, и шо я буду с нею делать?

Николай раскрыл диван-«книжку» в маленькой комнате.

— Слушай сюда: простыни в шифоньере. Стели бегом!

И, ворча между делом что-то вроде: «Ой, эти мене дети — так шоб у мене была такая жизнь — вырванные годы!» — она принялась снимать с невестки остальную одежду. Потом сообразила, что ей мешает болтающаяся на руке сумка, освободилась, а Рената в это время упала в кресло.

— Все цырлы себе поотморозила! От скаженные! От скаженные! — ругалась мадам Гроссман, ощупывая и закутывая в огромный халат полуживую невестку. — А ноги! Лед! Коля, вы сдурели или да? Я всегда говорила твоему отцу, шо тебя надо сдать учить в 75-ю школу! Щас зови ей доктора, адиет! А ты — ляжь!

Рената поднялась, путаясь ногами в полах свекровиного халата, дошла до постели, рухнула и застонала: живот, тупо ноющий уже дня два, свело резким спазмом. Она подтянула колени к подбородку и замерла. Лишь бы не трогали! Лишь бы не трогали! Но Розу Давидовну было не так-то просто обмануть:

— Дай мне сюда телефон, потерянный! — рявкнула она на сына. — Сиди-катайся!

Пока мать, ругаясь на чем стоит свет, беседовала со знакомым врачом, Софой Израилевной, Николай бесцельно мял руку жены. Взволнованность непосвященной Розы Давидовны относительно будущего ребенка ему не передалась. Он беспокоился только о Ренате. В глубине души он даже хотел, чтобы все разрешилось сейчас, почти естественным путем. И пусть этого малыша никогда не будет. И не будет никаких сомнений. Все произойдет само по себе, по судьбе. Как же все осточертело! Как он устал!

— Шо там у нее за срок, Коля?! — прорычала мадам Гроссман, оторвавшись от трубки.

— Я знаю? — («И знать не хочу! Пусть его не станет!»)

— Ляля, сколько у тебя месяцев?

— Она не может говорить, Роза…

— Софа, холера их знает! Эти два куска адиета… А, ты слышала… И как тебе это нравится? На вид — ше-то вроде пяти… Да… да… Щас! — Роза Давидовна оттолкнула сына и потрогала Ренатин живот. — Да… Да шо ты гришь! — она охнула и схватилась за свою пышную грудь. — Езжай, Софочка, езжай, милая! Жду тебя!

Рената застонала и от боли прикусила наволочку.