Душехранитель

Горизонт оплавился, небо разверзлось бездонной черной дырой, ограниченной зеркальной галереей множества радуг. Аркада уходила в никуда…

…Юноша и волк сходятся в смертельном поединке.

В этот момент из-за кустов выпрыгивает разъяренный Инпу. Кто мерил силы Инпу? Кто видел Инпу в гневе? Лишь сердца грешников в Дуате знают его мощь, сдернутые с весов Маат и брошенные на съедение чудовищу…

Бросок Инпу точен и смертоносен. Полководец катится, сцепившись с врагом, катится под откос, к ручью. Воинство бессильно замирает, и Аркада Реальностей втягивает в пучину вселенских волн добрую половину ратников полководца. Замирают даже юноша и волк, сплетенные в горячечном объятии, почти агонизирующие, окровавленные.

Инпу заносит руку, и в замахе на пальцах его отрастают громадные когти, дабы, пробив броню и грудь властелина, вырвать гнилое сердце.

«Убей его, Инпу!» — заклинает израненный юноша, и молчаливое сознание Странника-волка изумленно обращается к нему. Они более не враги. Они и прежде были врагами только по воле странной, лихой судьбы…

Но полет черного волка и полководца завершается в воде. Инпу не успевает довершить удар. С женским воплем ярости плоть властелина шипит, ее окутывает густой пар, и она тает, а коридор Арок втягивает в себя раскаленный туман. Остатки воинства ударяются в бегство вслед за повелителем.

Лишь человек в вороненых доспехах, опустивший меч, растерянный, и два огромных волка смотрят друг на друга возле израненного дерева…

* * *

При пересечении поездом границы Чечни люди торопливо зашоривали грязные, в белесых разводах, окна. От случайного выстрела не спасет, но если прилетит камнем, то осколки, по крайней мере, не попадут в купе. А пули и камни здесь летали нередко.

Что же делать, когда ехать опасно, однако нужно? Только ехать и бояться. Бояться каждую минуту.

Ехавший из Бахчисарая с пересадкой в Джанкое, Роман Комаров не был охвачен волнением остальных пассажиров и крепко спал на верхней полке.

Тетка-украинка, которая, по ее словам, прежде жила в Черноречье — предместье Грозного — учуяв что-то тяжелое, повисшее над этой землей, немного присмирела и почти перестала донимать спутников рассказами обо всяких ужасах, творившихся в столице Ичкерии последние лет шесть. Но тишина продержалась недолго: людям было не по себе, и они ощущали потребность говорить, говорить, говорить, чтобы заглушить мрачную, тупую тревогу.

Первым нарушил молчание ученого вида щуплый плешивый мужичок в больших очках:

— Год там не был. В центре жил, над «Детским миром»… А весь центр теперь раскурочили. Помню, случай был, когда все начиналось. Там ведь от нас, неподалеку, сквер Чехова — ну, вокруг библиотеки[31]… И между елок на аллее стоял чеховский бюст — ну, Антон Палыч, знамо дело, в пенсне своем, с бородкой… Помните, да? — он взглянул на украинку, и та кивнула; тогда повествователь снова обратился к четвертому обитателю купе, вернее, обитательнице, которая, судя по всему, раньше в Грозном не бывала, а потому теперь не так уж сильно боялась. — Вот. К тому моменту памятник Ленину с площади уже сдернули и в Сунже[32] утопили. Сразу после путча в 91-м то было… Угу… Мы и так-то каждое 23 февраля[33] ждали, что русских резать начнут, а тут как-то иду на работу — глядь: а у Чехова голову отломали… Ну всё, думаю, вот оно и поехало. И в отделе у нас все, кто видел, о том же шушукались. А что? Идешь по городу — навстречу тебе тип в гражданском, ничего себе так, представительный. А через плечо — автомат. Как так и надо… Всё, всё могло быть. Но тогда забавнее все оказалось, ни в жизнь не догадаетесь. Джигиты-то наши, дюже просвещенные, на тот момент еще только с коммунизмом боролись. Ну и перепутали Чехова со Свердловым. Ну как же: тоже бородка козлиная, тоже пенсне. Как тут не перепутать? Неважно, что бюст прямо на аллее против Чеховки стоял… Совершили, мягко говоря — грубо выражаясь, «акт вандализма»… Так-то вот… А в Черноречье вашем до последнего тишь да гладь была, что вы мне ни говорите… — мужичок махнул сухонькой ручкой, хотел снова нырнуть в газету, однако с зашоренным окном в купе было слишком темно для чтения, а свет не включали.

Ту-тук — та-так… Туки-туки — таки-таки… Ту-тук — та-так… Поезд шел неторопливо, сбивчиво, будто спотыкался.

— Доча, а шо ты одна-одинешенька едешь? Не страшно тебе? — осмелилась поинтересоваться тетка-украинка: общая тревожность сблизила путешественников.

Четвертая пассажирка купе — женщина довольно молодая и прилично одетая — пожала плечами:

— Страшновато, конечно. Да не одна я. В соседнем вагоне друзья мои едут. Работа такая…

Что у нее за работа, женщина объяснить не успела. Состав дернулся, противно заскрежетал колесами и встал. Вагоны, ударяясь друг о друга, пропустили звуковую «волну» в самый хвост поезда. И упала тишина.

Попутчики переглянулись.

— Приехали? — свешиваясь с верхней полки, хрипловато спросил Роман и, вытащив из-под подушки часы, попытался разглядеть, сколько времени.

— Та нет ще… — отозвалась украинка.