Душехранитель

Внезапно зрачки Саши расширились, заняли всю радужку. Он перестал плакать и немного улыбнулся. И Андрей, внутренне потянувшись к нему, ощутил вкус знакомой энергии. Значит, все-таки он был прав, когда думал, что вероятность, хоть и маленькая, но существует… И, в первый момент почувствовав радость, тут же понял: это еще хуже. Хуже, потому что рядом им не быть никогда. Все. Точка.

Он быстро справился с собой.

— Сейчас вы собираетесь, едете со мной. Недели две, а лучше три поживете, не высовываясь. Я договорился с человеком, он, вернее, она будет приносить вам продукты и все, что вы ей скажете. Потом — делайте, что хотите. С Маргаритой Голубевой, да и вообще с прежними знакомыми в контакт не входите. Первое время я буду вам звонить, потом — по обстоятельствам. Устраивает?

— Как узнали? — угрюмо спросил Николай.

— Я бы и сам хотел знать, как узнали… — проворчал Андрей. — Дайте чего-нибудь пожевать, если есть… Ник, собирайся.

Рената заметалась, хотела отдать сына мужу, но Саша захныкал, стал упираться. Гроссман выскочил в комнату. Женщина одной рукой открыла холодильник, замешкалась, покосилась на Андрея и отдала мальчика ему. Серапионов улыбнулся. Выразить свое доверие лучшим способом она бы уже и не смогла.

— Давай, давай, — поторопил он вслух, а про себя подумал: «Не спеши!»

Теплый, легкий, мягкий Сашка лежал на руках спокойно, прижавшись к Серапионову, похлопывая ладошкой по его груди и разглядывая незнакомое лицо. Никогда не ощущал Андрей к своей дочери того, что чувствовал теперь по отношению к этому мальчику. Да что там говорить, тогда все было по-другому. Забыть бы к черту прошлое! Зачеркнуть, стереть…

— Как ты его назвала?

Она показала на губы и виновато улыбнулась. Андрей махнул рукой: какая разница? Наверняка ведь Сашей…

Наскоро затолкнув в себя пищу и даже не заметив, что проглотил, Андрей посмотрел на часы. Рената унесла Сашу в комнату и вернулась, уже полностью одетая.

Серапионов снова подумал, что видятся они, скорее всего, в последний раз.

— Рената, ты можешь меня выслушать?

Царица. Вечно юная, красивая, сияющая. Он еще тогда, в Одессе, поймал себя на том сравнении: царица!

Рената кивнула, сцепила руки за спиной, оперлась на подоконник.

— Я знаю, что не вызываю у тебя никаких хороших чувств. Это неудивительно. Мне жаль, что мы были по разные стороны. Мне жаль, что я причинил тебе много зла. Я не претендую ни на что. Мне не нужно прощения. Просто хочу, чтобы ты знала: я многое бы отдал… я все бы отдал, чтобы изменить прошлое. Но это невозможно.

Она привстала, выпрямилась, продолжая молча глядеть прямо ему в глаза. Ни одна женщина не могла долго смотреть ему в глаза. Ни одна женщина не могла находиться рядом с ним, не испытывая робости. Ни робости, ни ненависти не было в Ренате. Она внимательно слушала. Без укоров, без слез.

Андрей шагнул к ней, обнял. Он и не надеялся, что когда-нибудь сможет сделать подобное, а потому с ужасом подумал теперь, что эти сказочные, неправдоподобные мгновения вот-вот закончатся…

Рената — он чувствовал — расцепила и приподняла руки. Он ощущал ее сомнения, прижимаясь губами к пахшим юной осенью золотым волосам, теплым и мягким, как макушка ее сына. Их сына. И тогда она осторожно обняла его за талию, тело ее стало податливым, напряжение исчезло.

— Солнце… солнышко мое, — прошептал Андрей, проведя пальцами по ее щеке.

Она не отвела лица, когда он поцеловал ее — нежно-нежно, как не целовал еще никого и никогда. И Рената ответила, отозвалась всей своей душой, всем сердцем…

Всё. Время. Иначе он просто никуда ее больше не отпустит, а это… а так, он знал, будет хуже для них для всех. Неправильно, убийственно, безрассудно… Так нельзя. Идиотизм этой игры, которая для него уже перестала быть игрой, заключался именно в том, что так — нельзя…

— Ну все, погнали, — оборвал Андрей сам себя, отводя от нее руки. — Бегом-бегом…

Рената отступила и выскользнула за дверь. Как все запуталось… Не для этих троих запуталось — для него…

Вещей у них было немного. Даже не пришлось возвращаться — все поместилось в его маленькую спортивную машинку сразу. И лишь когда Рената медленно прикрыла за ним дверь своего нового пристанища, он сообразил: вот теперь — точка. Вот теперь-то и пора начинать забывать их имена…

Уже дома, заезжая в гараж, Андрей обратил внимание, что на коврике у заднего кресла валяется какая-то тетрадка в темно-коричневой обложке.

Он поставил машину, взял тетрадь и, наскоро пролистав ее, полностью исписанную, поднялся к себе.

Андрей думал, что, приехав, он сразу же заснет мертвым сном, но этого не случилось. Он прочел все, что было в тетради, все — от и до, — легко разбирая мелкий, убористый и четкий почерк Ренаты. Он знал, что это написала она. Каждая строчка дышала ею.