Душехранитель

В зале пахло хвоей, шоколадом и мандаринами — вот сочетание «новогодних» запахов, заставляющих любого, кто застал советские времена, вспомнить свое детство. И это немного примиряло Серапионова с нелепостью происходящего действа. Дед Мороз заставлял ребятишек петь и рассказывать стихи, за это он выдавал им подарки, а Снегурочка пыталась создать видимость веселья и занять чем-нибудь остальных.

Оксанка петь не умела и не любила, но Снежана похвасталась, что к утреннику они разучили какую-то песенку.

Девочка долго упрямилась. Дед Мороз правдами и неправдами все же уговорил ее подойти к фортепиано. Аккомпаниаторша заиграла, и Оксана запела по ее кивку. Девочка и при обычном разговоре немного гнусавила, в подражание Снежане растягивая слова, а уж во время музицирования…

Ребята хихикали, да и взрослым с трудом удавалось сдерживать смех. Андрей улыбнулся и покачал головой:

— Elle ne chanter a pas[67]… — пробормотал он, грустно констатируя факт.

— Вот именно! — с возмущением подхватила Снежана, приняв его «апарт» за обращение к ней, и гневно покосилась на соседей. — Шантрапа, мешают ребенку петь! Что за воспитание?!

Серапионов расхохотался.

— Андрей Константиныч! — раздался шепот у него над ухом, и Андрей поднял голову.

Склонившийся к нему Борис добавил, что у него весьма неприятные известия и что им нужно выйти, поговорить.

— Снежана, я уезжаю, — сказал он бывшей подружке и слегка помахал рукой Оксане.

На лице девочки появилось выражение глубокой обиды, серые глазки заблестели, наполняясь слезами. Андрею было жаль огорчать и разочаровывать дочку, да еще и перед праздником, но ничего не поделаешь. У Бориса что-то серьезное, это очевидно. Оксана стояла, опустив руки и глядя вслед отцу, и тот не нашел в себе сил оглянуться.

В коридоре помощник сообщил:

— Андрей Константиныч, сейчас звонили из Новосибирска. Саблинов скончался. Вчера вечером. Константин Геннадьевич и Виктор Николаевич хотели бы, чтобы вы приехали на похороны.

— Когда похороны? — Серапионов надел пальто.

— Тридцать первого.

— Понятно.

Хлопнула дверь. Из актового зала вывалилась Снежана.

— Андрей! Ну как же так?! Она ведь так ждала тебя, а ты… Ну неужели нельзя посидеть еще полчаса?

Серапионов посмотрел на часы и повернулся к Борюсе:

— Поезжай, возьми мне билет на тридцать первое. Во сколько похороны?

— В три…

— Какие похороны?! — испугалась Снежана, однако Андрей осадил ее коротким взглядом, чтобы не забывалась и не вмешивалась в то, что ее не касается.

— Бери на ночной рейс…

Ч-черт, еще эта разница во времени с Новосибирском… Он снова разделся, перекинул пальто через руку. Обижать Оксанку не хотелось, но мысли уже потекли в другом русле. Что-то случилось там, в Сибири…

Утерев слезы, девочка радостно бросилась на шею вернувшемуся отцу и с благодарностью расцеловала его. Андрей погладил ее по спине, ласково шепнул на ухо: «Не расстраивайся, детка, я остаюсь, я с тобой».

Саблинов не отличался хорошим здоровьем, но Серапионов как бывший медик знал, что такой тип людей, страдая от всевозможных недугов, жалуясь и «тлея», чаще всего переживает многих своих ровесников. Может быть, смерть ему «устроили»?

Молодой человек ничего не ведал о том, что уже несколько месяцев происходило у «Саламандр». С Константином Геннадьевичем они не общались, и Андрею не было дела до их проблем. После той истории с диском между отцом и сыном произошел разрыв. Серапионов-старший был уверен, что устранил всех ненужных свидетелей в обход сына, Серапионов-младший не мог простить ему этой подлости. Каждый держал в душе крупную обиду на другого. Андрей ушел в работу и старался не вспоминать ненужных вещей. А делать это он умел. К счастью для себя — умел. Иначе жить ему было бы невыносимо…

И вот теперь, стоя в снегу у гроба Саблинова, Андрей смотрел на отца, прощавшегося со старым другом, и пытался уловить, почуять, найти ответ на свой вопрос… Константин Геннадьевич был полностью закрыт. Он глядел в лицо бывшего своего товарища и молчал.

Рушинский тихонько подтолкнул Андрея локтем:

— Андрюш, давай-ка после похорон — ко мне? Разговор у меня есть…

Значит, действительно дело нечисто. Андрей кивнул.

Виктор Николаевич жил в центре, неподалеку от собора Александра Невского, недавно реконструированного и вновь освященного: в советские времена из храма сделали хранилище кинопленок и лишь в конце восьмидесятых городские власти распорядились восстановить православную святыню. Когда Андрей вышел из машины, Красный Проспект оглашали колокола, сзывая прихожан на вечернюю службу.

Воздух был чист и кристально прозрачен, как всегда в такой мороз. Пушистый иней окутывал веточки берез, тянувшихся в звездное небо: зимой в Новосибирске темнеет очень рано, и все же по сравнению с приполярным Питером тут есть хотя бы несколько светлых дневных часов, временами даже солнечных, как сегодня. По мосту над автовокзалом, светя окнами вагонов, с грохотом промчалась электричка. Напротив здания «Картинной галереи» белела вытесанная из снега скульптура — нелепый куб с поздравительными надписями и цифрами грядущего года.