Душекрад

Однако отец на все его разговоры об этом поприще только отплевывался: «новое, модное, тьфу!». Сегодня есть твои поверенные — а завтра выйдет указ, и нет их. Не те, вишь, времена! Времена всегда одни и те же! Сколько Его Величество царствует, столько времена не переменятся. А царствовать он будет веки вечные: мы с тобой помрем, а он останется. И то, что он нынче эти новые моды завести позволил, так это временно, и скоро все вернется, как было: судить будут чиновники, по-своему, как в старину, без всяких этих адвокатов, вот и получишь ты под зад коленом и останешься на улице: хорошо ли будет?

Одним словом, дело было ясное. Старый Брагинский решил взять карьеру непутевого сына в свои руки. Нажал какие-то пружины, попросил каких-то старых сослуживцев, и его сына даже без собственного прошения пригласили на службу в Московское жандармское управление.

Это, положим, ясно, однако что делать вот с этой штукой?

Герман осторожно достал из кармана странный револьвер и стал его рассматривать, стараясь не направлять раструбом на себя — мало ли что. Оружие — если только это было оружие — выглядело новеньким, словно совсем недавно начищенным или даже собранным. Почти ни единой царапинки, вороненая сталь, хищный изгиб рукоятки. С одной стороны, как уже говорилось, имелся круглый циферблат с дрожащей стрелкой, с другой же — нечто вроде дверцы, запертой крохотной защелкой. Герман отодвинул защелку, и тут же изнутри вырвался сноп яркого зеленого света, так что он тут же поспешил закрыть ее обратно.

За дверцей была полость, а внутри нее — ярко-зеленый, горящий неземным светом камень неправильной формы размером с лесной орех и висящий внутри этой полости прямо в воздухе, ни на что не опираясь.

— Ого! — произнес он, и, кажется, хором с ним подивился Внутренний Дворецкий. Такого он ни разу не видел, и бог знает, не опасна ли эта штука. Можно ли ее, к примеру, носить в кармане брюк? Не отвалится ли после этого то, что висит по соседству? И не будет ли висеть вечно?

Впрочем, кажется, прошлый владелец, поп-гном, особой осторожности при обращении с револьвером не проявлял. Может быть, она и безопасна.

Рядом с барабаном, там, где у настоящего револьвера полагается быть предохранителю, имелся в самом деле небольшой рычажок переключателя, а рядом с ним — надписи, выбитые мелкими буквами. Сейчас рычажок был установлен в положение «погл», а кроме него были еще «сил», «защ» и «проз».

Однако не стоит ли отнести эту штуку куда следует? Тем более, что и повод — лучше не придумаешь, завтра ему так и так надлежит явиться в жандармское управление. Так вот заодно и спросить бы там, куда можно занести непонятный артефакт, возможно, неземного происхождения. Он знал, что такими вещами как раз жандармы-то и занимаются.

Впрочем, стоит ли туда вообще идти? Герман присел на кровать, повертел в руках загадочный прибор и крепко задумался. Служба письмоводителем в Корпусе жандармов — это точно не то, о чем он мечтал всю жизнь. Да еще и в Департаменте просвещения. Этот департамент в университете ненавидели: и студенты, и преподаватели, и даже ректор, хоть он, конечно, этого показать не мог, и должен был к жандармским относиться учтиво. Это те самые люди, которые рыскают по университетам и даже гимназиям, выискивая, нет ли где крамолы и опасных исследований. Когда кого-то из студентов отчисляли за неблагонадежность, это почти всегда была инициатива департаментских.

Мысль о том, как посмотрят на его жандармский мундир университетские товарищи, Герману не понравилась. Может быть, ну его к черту? Провалить это их испытание, в чем бы оно не заключалось. А то и вовсе не ходить?

Однако последующий разговор с отцом не сулил ничего хорошего. Он и так урезал Герману содержание до предела, служба же сулила хоть какие-то деньги, которые позволили бы не зависеть от папашиного самодурства. Да и стыдно уж — в двадцать-то лет. Может быть, стоит попробовать? И жалование будет, да и отец при виде того, что блудный сын встал на путь истинный, глядишь, и расщедрится.

— А ты что скажешь? — спросил Герман Внутреннего Дворецкого.

— Жениться тебе, барин, на… э… в смысле, службу какую ни есть сыскать — это дело хорошее, — сказал дворецкий, пожевав рыжеватый ус. — В конце-то концов, никто ж тебя не неволит век в этом голубом мундире ходить. Добудешь сейчас денег, ублаготворишь батюшку, сведешь знакомства полезные, а там с богом и поступай в свои адвокахты! И там тебе уж другая цена будет, ты человек уже будешь бывалый, обстоятельный, с понятием. Одним словом, адвокахство — не волк, в лес не убежит.

— Ну что ж, — сказал Герман, побарабанив по саквояжу пальцами. — Быть по сему. А с этой штукой что делать, сдать ли ее жандармам, или лучше дома оставить? Пожалуй, лучше отнести им ее, от греха подальше, да и дело с концом. Возьму с собой. Ладно, а сейчас, подай мне умыться, да пойду я на боковую. Ладно, шучу, сам пойду умоюсь.

Глава третья, в которой манкирование служебными обязанностями вознаграждается