…Сердце… есть пространная нива, заросшая тернием и волчцами страстей. Как на ней сеять благие семена? Они пропадают и не приносят плода: посему и надобно на всяк день, хотя понемногу, исторгать терние страстей, не попущая (им) происходить в действие… (III, 9,47—48).
…Следи за движением своего сердца и низлагай возникающие страсти, а паче гордости, гнева, ярости, зазрения и осуждения ближних. Что нам плакать о чужих мертвецах, когда свой мертвец лежит перед нами, — умерщвленная грехами душа наша (IV, 239, 529).
Болезнь сердца<плач духовный>нам очень нужна, о чем старец Паисий приводит свидетельство многих святых в житии его; о сем написано много хорошего в отеческих учениях, когда читаем с верою и смирением, зазирающе себя, а не других; а мы довольствуемся только одним чтением простым, оттого и душа бывает голодна и холодна (IV, 138, 352—353).
На вопрос твой — о неизвещении сердца к некоторым людям, — христианское ли это дело? кажется, нельзя положиться на чувство сердца нашего, в страстях движимого, хотя и случается по предчувствию что‑либо испытать похожее на то. Но кто в простоте сердца обращается с ближним, то Господь не попустит повредиться; разве ко искусу и к научению или к наказанию по достоинству (IV, 67,162—163).
Место, выставленное вами из книги Варсонуфия Великого: когда нельзя вопросить старца, то должно молиться трижды и смотреть на преклонение сердца до волоса — прилично людям, здравым в отношении души; вам же это никак нейдет, так как душа ваша сильно была потрясена прелестию вражиею и сим сердце ваше расстроено (I, 446, 756).
СКОРБИ
Ты
Не услаждаюсь Я, — вещает Бог, — твоими болезнями, о человек! но из семени скорбей твоих и твоих печалей желаю произрастить для тебя плоды вечного и величайшего наслаждения. Не в твоем единственно теле запечатлел Я закон смерти и разрушения, — запечатлел оный в каждом предмете сего видимого мира. Я заповедал всему миру вопить тебе, вместе с твоим телом, что жизнь сия не есть жизнь истинная и настоящая, что нет в сем мире ничего постоянного, к которому могло бы привязаться твое сердце любовию непредосудительною! Когда ты не внемлешь громкому гласу всей вселенной, тогда отеческое Мое благоутробие, непрестанно тебе желающее неограниченных благ, заставляет Меня поднять жезл наказания; тогда томлю тебя искушениями, измождаю недугами, угрызаю скорбями, дабы ты, оставив безумие, сделался премудр, оставив тени, за коими гоняешься, припал к стопам истины, и вместе к стопам спасения. Моя неизреченная благость и человеколюбие недомысленное заставили Меня восприять плоть; Моим уничижением Я доставил роду человеческому величие Божества (Ин. 14, 9). Претерпев крест ради спасения человеческого, кого хочу привлечь к Себе, того сперва поражаю скорбями и стрелами скорбей умерщвляю его сердце к временным сладостям. Жезл наказаний есть знамя любви Моей к человеку. Так некогда уязвлял Я страданиями сердце раба Моего Давида, и когда поток искушений отделил его от мира, тогда некоторое страшное размышление, некоторый расчет необыкновенный явились в уме его и заняли оный. Помыслих, — пишет он, — дни первыя, и лета вечная помянух и поучахся! (Пс. 76, 6), то есть взглянул я на мимошедшие дни моей жизни, и они мне показались мгновенным сном, быстро исчезнувшим явлением, мертвою жизнию! Потом воспомянул о вечности; стал сличать ее с краткостию прошедшей моей жизни и, сравнив бесконечное с кратчайшим, временным, вывел результат; какой же результат сей? Убо образом ходит человек, обаче всуе мятется (Пс. 38, 7), т. е. сколько человек ни суетится, сколько ни заботится о разных временных приобретениях, однако все сие напрасно: ибо не престает он быть на земли некоторым кратким явлением, гостем, странником! Таковые чувства и размышления удалили его от мира страстей; он начал поучаться в законе Господнем день и ночь и стремиться к познанию себя и Бога, как жаждущий елень на источники прохладных вод. Как царь, он имел возможность всех временных наслаждений, но когда вкусил сладости внутренних благ, тогда забыл снести и самый хлеб свой (Пс. 101, 5) (I, 47, 102–104).