Душеспасительная беседа

— И тебе, милый (милая), того же, тем же концом.

На старости лет появилась у бабки Лизаветы, одна пламенная страсть. При станичном Дворце культуры (а он у батьковцев замечательный, со зрительным залом на тысячу мест!) года два назад образовался ансамбль песни и пляски, назвали его не мудрствуя лукаво «Зерно».

На Кубани каждая вторая девчонка певунья, а каждый третий парень плясун, отобрать из этого благодарного человеческого материала самых звонких и самых «прыгучих» дело не столь уже трудное. А тут еще и руководитель ансамбля попался отличный, не халтурщик и пенкосниматель, а человек с душой настоящего артиста. И, конечно, бабка Лизавета Жерделиха сыграла заметную роль в том, что батьковский ансамбль «Зерно» прославился сначала в районе, потом в крае, а потом слава о нем докатилась и до Москвы.

Бабка Лизавета большой знаток старинной казачьей песни. Она знает их великое множество, и маршевых, с лихим присвистом под рысь, и величавых, как Кубань в разлив, и напоенных щемящей грустью прощания с отчим краем перед далеким походом, таких, от которых у слушателей сжимается сердце, а у старухи певуньи слезы сами бегут и бегут по темной коре щек из непотухающих, гордых ее очей.

Бабка Лизавета Жерделиха приходит на каждую спевку, на каждую репетицию ансамбля «Зерно». Сядет во втором ряду партера и по праву «нашего уважаемого консультанта» (так называет ее дипломатичный умница руководитель) с места бросает свои критические замечания, всегда точные, верные, но порой довольно обидные.

— Дуська, ты что бегишь по сцене, как ленивая кобылешка?! Ты взбрыкивай ножкой, взбрыкивай!

— Я же взбрыкиваю, бабушка Лизавета!..

— Разве так взбрыкивают?! Ты взбрыкни да притопни! Для чего тебе красные сапожки колхозом куплены? Бей об пол покрепче, не жалей колхозных подметок!

Или:

— Илько, ну чего ты, как дурной гусак перед девкой выступаешь? Разве такой выходкой ты ее, гадючку, ухватишь? Ты на нее веселей наступай, грозно, гоголем. Обожди, я покажу!

Она, кряхтя, выходит на сцену и показывает, как надо наступать на гадючку девку грозным и веселым гоголем. Багровый от смущения Илько в голубой черкеске и алом бешмете чешет, криво улыбаясь, затылок, девчата и парни смеются, а бабка Лизавета, умильно щурясь, говорит дипломату-руководителю ансамбля (он стоит в кулисе и делает вид, что ничего такого не произошло, все нормально, все в порядке):

— Извиняйте уж, пожалуйста, Василий Архипыч, за то, что я вмешиваюсь в вашу прегоративу!

В ансамбле у нее есть союзница и верная поклонница Сима Безручко, тоже потомственная казачка, белокурая, крепкая, как орешек, девушка с ангельски хорошеньким личиком, с черными агатовыми глазами, полыхающими вполне бесовским жаром. Бабка Лизавета любит Симу за плясовую удаль, подчиненную, однако, таинственным законам подлинного изящества, никогда не переходящего в разнузданную, наигранную бойкость, за ее высокое, чистое сопрано, за смелый, прямой нрав. Кстати сказать, Сима Безручко неизменный комсорг ансамбля.

Бабка Лизавета Жерделиха говорит про Симу так:

— Симка аккурат как я, когда была молодая, только она беленькая, а я чернявенькая.

Я говорил уже, что слава ансамбля «Зерно» докатилась до Москвы и он был приглашен на гастроли в клубах столицы.

Вся Батьковская вышла провожать своих артистов. На перроне станичного вокзала построился духовой оркестр того же Дворца культуры. Мальчики с красными пионерскими галстуками на тонких шейках, с лицами, такими многозначительными и философски глубокомысленными, какие бывают только у музыкантов-духовиков, когда они дудят в свои трубы, непрерывно шпарили торжественные марши. Солнечные блики плясали на пылающей меди их инструментов.

Ну конечно, бабка Лизавета Жерделиха была тут же. Она расцеловалась с Симкой Безручко, попрощалась за руку с Василием Архиповичем, пожелала всем «ни пера, ни пуха» и ушла, не дождавшись отправления поезда, — боялась, что разволнуется и расплачется, когда состав тронется, не хотела, чтобы люди увидели ее слабость.

В Москве гастроли батьковского ансамбля «Зерно» проходили с большим, настоящим успехом. Заключительный концерт ансамбля на сцене одного из крупных столичных клубов был даже включен в программу телевидения.

...В фойе станичного Дворца культуры, где стоит новенький «Электрон» набралась, тьма народу. Пришла и бабка Лизавета, села на услужливо поданный ей кем-то стул, поставила прямо перед собой батожок и так сидела, скрывая волнение, прямая, недоступная, молчаливая: ожидала начала выступления «своих пострелят»— так она называла колхозных артистов, когда бывала ими довольна.

Наконец диктор объявил то, что положено было ему объявить, и на экране возникла пустая сцена с разрисованным задником. Сидящие в фойе станичного Дворца культуры дружно ахнули, когда рассмотрели этот задник. Расписан он был в условной манере, легким стилизаторским штрихом. Тут были все обязательные атрибуты украинской деревенский старины: колесо от телеги, плетень с нацепленными на колья глиняными глечиками и макитрами, клуня под соломенной крышей, одинокий подсолнух.