Душевная болезнь Гоголя

Но самый беспощадный приговор книге вынес талантливый русский критик В. Г. Белинский. Всегда прямой и резкий, он не щадил самолюбия тех, кого критиковал, не пощадил и Гоголя, хотя и подозревал у него наличие душевного расстройства. Белинского, как патриота своего отечества, не могло не беспокоить отступление от истины, от художественной правды. Он был защитником не только литературных ценностей, но и нравственной чистоты человека. Для него справедливость и порядочность во всем были превыше всего. «Нельзя молчать, когда под покровом религии проповедуют ложь и безнравственность, – писал он в своей критической статье в журнале «Современник». – Мрачный аскет, мистик, суровый обличитель чужих недостатков и лживый эгоист. Сеятель мрака и лжи. Гнев отуманил глаза ваши и ничего не дал увидеть в настоящем смысле… Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирик татарских нравов, что вы делаете? Я любил вас, как надежду и славу, одного из великих вождей на пути развития прогресса. Великий писатель, который своим творчеством воздействовал на самосознание, является с книгой, в которой во имя Христа и церкви учит помещиков наживаться на крестьянах. Вы утверждаете, что для простого человека грамота вредна, а некоторые считают вашу книгу плодом умственного расстройства, близкого к сумасшествию. Некоторые считают, что книга выпущена с целью попасть в наставники к сыну наследника. Человек, бьющий ближнего по щекам, вызывает недоумение, а бьющий по щекам самого себя – возбуждает презрение. И что за фраза – “дрянь и тряпка стал человек”. Вам следует отречься от вашей книги и искупить вину новыми творениями».

Гоголь был обескуражен такими отзывами, но в силу религиозных убеждений и ригидности (отсутствие гибкости) мышления, которая была замечена у него еще в гимназии, считал свой шаг необходимым. Он полагал, что выставив на суд общественного мнения свои «грехи, мерзость и гнусность свою», он реабилитирует себя в глазах читателей. В книге он беспощадно бичевал самого себя: «У гроба Господня я почувствовал презренную слабость моего характера, мое подлое малодушие. Чтобы избавиться от своих дурных свойств, я стал наделять своих героев, помимо их собственной гадости, своей собственной дрянью». Находясь за границей, Гоголь пишет Жуковскому 6 марта 1847 года: «Появление книги разразилось в виде какой-то оплеухи публике, друзьям, мне самому. Здоровье мое расстроено, ночи не сплю. Книга будет лежать на моем столе, чтобы я мог видеть свое неряшество».

Белинскому Гоголь ответил вскоре после опубликования письма: «Статью вашу в «Современнике» прочел. В ней слышен голос человека, на меня рассердившегося. Как получилось, что на меня рассердились все до единого в России? Я думал, в книге зародыш примирения, а не раздора… Вы применяете слова, чтобы унизить меня и осмеять. Все это вынесет душа моя, хоть не без боли и потрясения. Но мне тяжело, очень тяжело. Я вас считал за доброго человека. Книга нанесла мне поражение, но на то Божья воля».

Весь 1847 год Гоголь находился в подавленном состоянии духа. «Душа моя уныла, – писал он из Франкфурта Аксакову, – отношения стали тяжелы со всеми друзьями и с теми, кто, не узнав меня, поспешил подружиться со мной. Как я не сошел с ума от бестолковщины?.. Сердце мое разбито и деятельность отнялась. Тяжело оказаться в вихре недоразумений. Мне следует отказаться от пера и от всего удалиться».

10 августа 1847 года он пишет новое письмо Белинскому: «Душа моя изнемогла, все во мне потрясено. Но может быть, в ваших словах и есть доля правды».

Несмотря на беспощадную критику его книги, Гоголь продолжает придерживаться своего собственного взгляда. 28 апреля 1847 года он пишет друзьям: «Появление книги есть для меня слишком важный шаг, в ней видно, в какой степени находится душевное состояние человека. Жаль, что в книгу не попали мои письма к государственным людям. Иначе меня разбранили бы еще больше. Чтобы обнаружить многое внутри России, я выпустил заносчивую книгу, которая заставила встрепенуться всех. Русского человека пока не рассердишь – говорить не заставишь». Он хотел шутливостью сгладить невыгодное впечатление от книги.

Князь Вяземский решил смягчить резкость обвинений в адрес Гоголя. «Все эти глашатаи, которые шли около него или за ним, своими хвалебными восклицаниями озарили в его глазах опасность и ложность избранного пути, – писал он. – С благородной решимостью и откровенностью он круто свернул с избранного пути и спиной обратился к поклонникам. Перелом был нужен, но может быть, не такой внезапный и крутой. На его душу обратились все грехи, коими означены последние годы нашего литературного падения».