Души. Сказ 2

– И ты получилась абсолютно обратной.

– Не ври. Только по отношению к тебе – может быть. А так я до сей поры держу честь дома и берегу собственную.

– И всё-таки я растратил твои младые годы на послушание и воспитание доброго имени. Что толку? Ты не счастлива. Я погубил тебя.

– Не этим, – улыбнулась Джуна.

Я посмотрел на неё. Чем же? Она прочитала вопрос во взгляде и дотянулась с поцелуем. До губ. Впервые. Я ответил на него – слабо, неуверенно.

Но ответил.

– Это ты помнишь?

Я помнил.

Помнил всех, но не её.

Потерянность во взгляде перекроил обольстительный смех Джуны.

– Ты опробовал столько женщин, но никого – по итогу – не захотел, – припомнила сестра. – Я же, перепробовав многих, хотела только тебя.

– Не может быть, – воспрепятствовал я.

– Давай спать. Гаси лампу.

Джуна повернулась спиной и замолчала.

Лямки её сорочки подвывали и скулили, ткань покрывала кожу и утаивала большее. Мне не спалось. Не мог заснуть, не мог смотреть на обласканную лунным светом сестру. Всё это звучало слишком мягко для ядовитой Джуны; словам не следовало верить, она издевалась, проверяла. Что угодно, только не говорила откровенно.

– Джуна, – позвал по имени, но девичий сон не нарушил. – Джуна, проснись.

Она открыла глаза.

– Чего тебе?

И столкнулась с молчанием, пустотой. Повторила:

– Ты портишь сон, а он и так не здрав.

Припал к ней: зарылся в волосах, примял плечо, проскулил.

– Прикасаясь к моему сердцу, – сказала Джуна, – постарайся не отморозить руки. Перспектив у тебя немного.

– Хотел сказать то же самое, – выдохнул я. – Ты простишь меня?

– В последние дни мы извиняемся слишком часто, не находишь? За целые лета столько не собрать, сколько за прошедшие три дня.

– И всё же. Простишь?

– За что? За то, что сделал?

– За то, что сделаю.

Я навис над ней и пальцами сцепил тесьму сорочки: оттянул их в стороны, оголил грудь. Спросил разрешения взглядом и получил его сбитым вздохом и ставшим импульсивным дыханием. С ней следовало быть аккуратным. С ней следовало быть. Скольких она пробовала? Зачем упомянула это? Посадила мысль в голову – намеренно; и сказала: «взращивай её, ну же». Языком собрал гранатовые дуги, сцепился, укусил. Джуна зарылась руками в волосах: одной – в своих, другой – в моих; и другой направила ниже.

– Хочу, чтобы ты попробовал меня, – сказала она. Едва слышно, не нарушая спокойствие дома.

Привыкла озвучивать желания. Очень предусмотрительно, но в нашем случае не необходимо. Я и так бы попробовал её. Слишком велик соблазн. От неё пахло жареным сахаром и жасмином, а ниже – самой собой. Задрал сорочку и девичьи ноги бросил себе на спину; Джуна сдавила бёдра и сдавила меж бёдер. Какого чёрта происходит? Оторвался и хотел спросить, но вместо вопроса она собрала себя с моих губ и притянула ближе.

– У тебя всё впереди, – улыбаюсь я, глядя на танцующую жену.

– У нас, – обиженно поправляет она и вызволяет несколько рубашек. – Белая или фиалковая?

– А я могу выбрать «никуда не ехать»?

– Можешь, но какое в том удовольствие?

Спрашивает словно по носу щёлкает.

– Шучу, конечно. Мы должны: у тебя работа.

– Вечера в резиденции бога Жизни – услада для гуляющих, работа – лишь предлог.

– Хочешь сказать, когда оставлял меня в поместье, сам разгуливал и кутил?

– Что за слова такие, Луна? У кого этой гадости нахваталась?

– У супруга.

– Выскажи ему.

– Непременно.

– И хватит стыдить.

– Тогда фиалковая.

И Луна стряхивает её с вешалки.

– Швея доставит новые платья.

Девочка стаскивает с меня халат и протягивает рубашку.

– Ты не посоветовалась со мной?

– И бельё. Хотела сделать сюрприз.

– Тогда для чего расстроила его?

– Чтобы сделать акцент: мне нужно выгулить новые платья. А тебе – так уж и быть – покажу, что под ними.

Луна отходит к зеркалу и поправляет причёску.

– У кого ты научилась? – спрашиваю я.

– Научилась чему?

– Дразнить.

– У супруга, – в который раз отвечает девочка и ловит довольный взгляд в отражении.

– Выскажи ему.

– Непременно.

На утро следующего дня я пришёл беседовать с матерью, чтобы выявить поддавшееся сомнению родство с Джуной. Возможно, я искал оправдание совершённому. Возможно, я хотел знать: она мне не кровь, а потому мы могли возлечь рядом, могли объяснить интерес друг к другу.

– Джуна мне сестра? – спросил я.

Прямо.

– Что за вопрос? – напряглась мать. Обыкновенно я подступал кротко, медленно, осторожно. – Ты имеешь основания для сомнений?

– У тебя есть противовес этим основаниям?

Мать устало вздохнула и отставила чашку.

– Тебя отправила Джуна? Это её предположение?

Успокоил:

– Не вмешивай сестру, мои вопросы неизвестны ей. Просто вижу нашу расхожесть и имею право знать.

– Имеешь право? Расхожесть? Не болен ли ты, Гелиос? На тебе слишком много ответственности, а для себя ты не живёшь вовсе.

– Моя жизнь отведена служению клана Солнца, то известно, – вздохнул я и на суровый материнский взгляд прибавил. – Я ведаю значение использованных слов и – взаправду – вижу в том добрую службу: на мне порядок и спокойствие резиденции, на мне будущее дома, на мне покой ваш: тебя, отца, братьев и сестёр. Иные дела – напускные, второстепенные, не имеющие веса и оснований. Главное заключено в семье.