Душнила

И все ж, решили пробовать и в тот год свои силы колхозники. Стали почву удобрять добавками всякими привозными. Удобряли, удобряли, да и погубили совсем. Да так, что на той земле теперь уж и сорняк не взойдет! Сильно тогда обозлились на бабу крестьяне-колхозники, и свалили неурожай весь на черную магию. А с подачи, нашего председателя, ведьму на виллы подняли, и сожгли вместе с избой, кобылой и автомобилем выигрышным. А в придачу спалили и церковь, куда баба денежки отдала.

Той ведьмой то и была твоя бабка. Никто ее во всем колхозе, кроме меня, не любил. Всю ночь я тогда слезы лил. А колхозники праздновали, что сгубили первую и последнюю ведьму в СССР. Да только чушь это все. Не была она никакой ведьмой. Но вот, странное дело. Следующей же ночью, застрелился наш председатель. Вот из энтой самой двустволочки.

– Деда, а где же ты достал двустволку мертвого председателя?

– А любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Идем уж. Полноте могилку топтать.

Год крысы

Пиз-да-нутый был год – год крысы. Год, в который никто ничему уже не удивлялся. Разговоры ходили разные. Кто-то даже всерьез предполагал, что какие-то там ученые ошиблись – мол, не учли перемену систем летоисчисления или пару високосных лет, или еще чего, и, как следствие, неверно истолковали календарь Майя, а значит конец света, которого все так горячо ждали восемь лет назад, доберется до нас только теперь.

Детишки Степанакерта просыпались в объятиях артиллерийских снарядов, или не просыпались совсем. Штаты снова разыгрывали классическую американскую партию в шашки, где черные устали от того, что белым по умолчанию всегда достается первый ход. Полицейские продолжали стрелять в безоружных на улицах Минска и Миннеаполиса. Австралия и Сибирь соревновались, чьи пожары будет лучше видно из космоса. Пляжи Авачинской бухты покрылись испорченными морепродуктами, добровольно покинувшими естественную среду обитания, загаженную, естественно, человеком. Школьники травились завтраками в школьной столовой и химией после уроков в соседних подъездах. А вишенкой на торте стал "новый опасный вирус", обнаруженный в супе из летучих мышей, выносящий старых и слабых, и оставляющий в живых активных налогоплательщиков. Я был как раз таким. Одним из тех, кому этот вирус удалось победить. Хотя «победить» – это громко сказано, ведь победа, никакая, не обходится без потерь. Персонально я потерял обоняние, а вместе с ним вкус к пище и заодно к жизни. И, все-таки, по какой-то причине бог оставил мне две вещи, вкус которых я-по прежнему ощущал (я вообще-то не больно набожный, но потерпите, и скоро вам станет ясно, с чего вдруг я решил упомянуть всуе). Светлое пиво и острая картошка с тройной порцией перца чили, походившая, честно говоря, больше на перец чили с картошкой. «Как ты можешь это есть» – сокрушались мои друзья, самовоспламеняющиеся от одного лишь запаха этого чудного блюда. А я ел. Ел и никак не мог понять, какого хуя всем обязательно нужно заглянуть мне в тарелку.

К счастью, было одно такое место, где могли одновременно и приготовить такую картошку и налить кружку светлого пива. Этим местом была Южная рюмочная. Как раз таки в Южной, в тени искусственных папоротников, сидя за стойкой у телевизора, мы впервые и услышали эту главную новость, превзошедшую все прочие разъебы этого препизданутого года. Телик обычно всегда работал вполсилы, так что даже бармен, стоящий ближе всех, едва ли мог что-нибудь слышать. Но только не в этот раз, потому что новость действительно была стоящая. Эту новость крутили по всем каналами всех стран мира, с субтитрами на всех языках, и при участии сурдопереводчиков всех возможных сурдо-языковых диалектов. Так что, как не пытался бармен по-свóему орудовать пультом, перемотанным изолентой, ему все же пришлось сделать громче. Все побросали рюмки и граненые кружки за столиками, и столпились у барной стойки. Даже чувак за диджейским пультом, так что музыка поползла сама по себе, пока наконец кто-то не выдернул его из розетки. Хотя самые умные, как раз таки, оставались на своих местах, отпивая чужое початое пиво и, пока никто не видит, миксуя его с сетами из настоек. Телик работал на полную, и текст телесуфлера, скользящий по полу-цветному экрану в помехах бегущей строкой, отдавался эхом среди бутылок на стеллаже бара и вместе с мухами залетал в открытые рты особенно поддатых персонажей. В конце концов, все собрались у телевизора. Даже в курилке остался стоять только дым.