Два адмирала

Олова эти были сказаны не без удовольствия, потому что сэр Джервез чрезвычайно обрадовался, когда увидел, что друг не изменил себе перед своим посланником. Что же касается до Вичерли, то он вовсе не был расположен извинять себя таким предположением, будучи уверен, что в поручениях, данных ему контр-адмиралом, слишком много участвовало чувств, каков бы ни был образ их выражений.

— Я не смею думать, сэр, чтоб в этом деле можно было что-нибудь приписать отсутствию разума у адмирала Блюуатера, — отвечал Вичерли с благородной откровенностью. — Кажется, чувства его были в тесной связи с тем, что он говорил мне. По моему мнению, скорее излишек их, чем недостаток, сделал слова его темными.

— Если вы повторите мне все, что он говорил вам, я скорее пойму, в чем дело.

Вичерли остановился и начал припоминать себе все слышанное им от контр-адмирала, чтобы передать слова его самым ясным образом сэру Джервезу.

— Он неоднократно просил меня предостеречь вас от сражения с французами, пока суда не присоединятся к вам и не будут в состоянии, в случае нужды, подкрепить вас. Но почему это, — вследствие ли полученных им каких-нибудь тайных известий, или из естественного желания самому участвовать в битве, — я не могу сказать. Во всяком, однако, случае, я не ошибаюсь, что он пламенно желает, чтоб вы держались подальше от неприятеля, пока его суда не соединятся с вами.

— А вот вы видите, как инстинктивно я удовлетворил его желание! — отвечал сэр Джервез, улыбаясь иронически. — Несмотря, однако, на это, если бы арьергард флота был сегодня утром здесь, сэр Вичерли, нынешний день был бы славным днем для Англии!

— Он и без того знаменитый день, сэр Джервез. Мы видели с «Друида» весь ход дела, и между нами не было ни одного, кто бы не возгордился именем англичанина.

— Как, неужели и виргинец Вичекомб! — возразил сэр Джервез, которому польстила искренняя похвала, заключавшаяся в словах молодого человека. — Я опасался, что обида, нанесенная вам в Девоншире, заставит вас отказаться от нашей старой Англии.

— Да, и виргинец, сэр, возгордился этим именем. Вы были в колониях и потому, вероятно, знаете, что мы не вполне заслуживаем всего того, в чем нас обвиняют здесь.

— Я знаю это очень хорошо, мой благородный молодой человек, и не раз говорил об этом сам нашему королю. Но не думайте более об этом. Если ваш покойный дядюшка и дал вам случай испытать настоящий Джон-Булизм, то оставил вам за то почетное звание и богатое поместье. Я скажу капитану Гринли, чтоб он дал вам назначение и, надеюсь, что вы не откажетесь со мной обедать. Я не сомневаюсь также, что вы когда-нибудь посетите мое Боулдеро. Теперь пойдем наверх; если вы припомните еще что-нибудь, о чем говорил вам адмирал Блюуатер, то не забудьте, пожалуйста, тотчас же передать это мне.

Вичерли поклонился и оставил каюту, между тем как сэр Джервез присел к письменному столу и написал Гринли записку, в которой просил его позаботиться об удобствах молодого человека. Потом он поднялся снова наверх. Хотя он и старался освободиться от мучительных сомнений, тяготивших его, и казаться спокойным, как приличествовало офицеру, только что совершившему блестящий подвиг, но ему трудно было скрыть удар, который нанесло ему письмо Блюуатера. Сколько ни был он уверен, что наголову разбил бы неприятеля, если б только мог присоединить к себе пять судов арьергарда, но он с радостью отказаться бы от триумфа дальнейшей победы, лишь бы увериться, что его друг открыто не изменит. Трудно ему было свыкнуться с мыслью, что Блюуатер действительно замышляет увести с собой суда, находящиеся под его командой; но он знал, какую обширную власть имел его друг над капитанами, и возможность подобного поступка представлялась ему время от времени с мучительной ясностью. Вспоминая потом искренность и прямодушие Блюуатера, он разуверился насчет его измены и предавался более приятным мыслям. Таким образом, он долго колебался между страхом и надеждой и, наконец, решился отбросить на время все это в сторону и устремить свое внимание на ту часть эскадры, которая была при нем. Едва только он успел прийти к этому мудрому решению, как на юте показались Гринли и Вичерли.

— Душевно радуюсь, что вижу вас, Гринли, голодным, — весело сказал им при встрече сэр Джервез. — Галлейго только что доложил мне о завтраке, а так как мне известно, что ваша каюта после действия артиллерии не приведена еще в должный порядок, то я надеюсь, что вы не откажетесь доставить мне удовольствие вашим обществом. Сэр Вичерли, молодой храбрый виргинец, будет также среди нас.

Оба согласились, и вице-адмирал хотел уже спуститься вниз, как вдруг остановился на трапе юта и сказал:

— Вы, кажется, говорили, сэр Вичерли, что у «Друида» лопнула фок-мачта?

— Точно так, сэр, и, кажется, весьма сильно, у самых чикс. Капитан Блеуэт летел всю ночь, как стрела.