Два брата

Ирония? Британцы славились своей иронией, однако никто из знакомых англичан не мог внятно объяснить, что значит это слово. Многие полагали его синонимом «неудачи».

Пусть будет ирония, решил Отто. Знак, о котором до тринадцати лет он не думал вообще и который позже стал символом насилия, жестокости и смерти, был последним английским приветом, перед тем как самолет ушел в облака.

Отто летел в Берлин. Туда, где некогда этот знак был нашит на одежду его матери и стареньких деда с бабкой, помеченных для убийства.

Задумчивость его нарушил суровый стюард, который вручил ему формуляр прибытия в Германскую Демократическую Республику, состоявший из множества замысловатых пунктов.

Восточная Германия.

Отто откинул столик на спинке следующего кресла и достал паспорт. Помедлил, разглядывая. Он всегда чуть медлил, держа в руках свой паспорт.

Бесценный документ. Такой внушительный в своей твердой царственно-синей обложке. Текст, оттиснутый на внутренней стороне, архаически строг. «Ее величество Королева Британии настоятельно требует…» Даже вопреки недавнему фиаско в Суэцком конфликте. И вопреки газетным передовицам, вопившим, что ее величество королева Британии вправе что-либо настоятельно требовать только с одобрения американцев.

Британия накрылась, говорили многие.

Отто считал их идиотами. Британское подданство — по-прежнему неизмеримое богатство. Чтобы его оценить, надо родиться в другой стране.

Отто заполнил формуляр. За семнадцать лет первый немецкий документ вообще и первый на его памяти немецкий опросник, в котором не было пункта о еврействе. Отто убрал паспорт и хлебнул скотча из фляжки. Он не рассчитывал, что социалистическая авиакомпания[74] расщедрится на спиртное, и потому запасся своим.

Потом закурил «Лаки Страйк», прихлебнул еще и постарался расслабиться.

По трансляции командир объявил, что самолет пересек Ла-Манш и летит над Голландией.

Отто невольно улыбнулся.

Голландия. Он был там лишь раз проездом. Но именно там, на скорости сто километров в час, расстался с невинностью и потому навеки проникся к этой стране.

Он был с девушкой, которую вскоре увидит.

Интересно, какой она стала?

Зильке Краузе.

Волосы и кожа по-прежнему золотистые? Или за десять лет службы кремлевским кукловодам она увяла и поседела? Ей всего тридцать пять, на год моложе Отто. В Англии он видел сотрудников Штази, изображавших гидов восточногерманских делегаций. Неужто и Зильке стала такой же — хмурой неулыбчивой теткой, чьи волосы собраны в строгий пучок?

Скоро узнаем.

В берлинском аэропорту Шенефельд пассажиры гурьбой двинулись к таможенному и паспортному контролю. Билли одобрила бы здание аэровокзала, подумал Отто. Сплошь бетон. Надо же, в Англии семнадцать лет жил мыслями о Дагмар, а теперь в Германии думает о Билли.

Надо же, он в Германии.

Все точно во сне. Вокруг снова немецкая речь. Он вернулся. В Берлин. Но как будто оказался еще дальше от дома.

Процедура контроля не затянулась. Быстрота всех формальностей лишь укрепила подозрение, что мистер Стоун весьма интересен министерству безопасности. Видимо, его ждали, ибо без задержки пропускали от барьера к барьеру. В то время как прочие пассажиры томились в очереди на дотошный допрос, у каждой стойки Отто получал приветственный кивок пограничника и штемпель в паспорт.

Но даже если нечто добавило газу хорошо смазанной государственной машине, ничто не могло ускорить неповоротливый бюрократический механизм аэропорта. В рекордно короткий срок пограничные шестерни выплюнули Отто в зал выдачи багажа, однако там он маялся, пока не подтянулись почти все пассажиры его рейса.

Наконец багаж прибыл — не транспортером, как в западных аэропортах, а в битком набитой клетке, которую приволок тягач. Пассажирам предлагалось самим отыскать свои вещи в груде чужих.

В конце концов Отто углядел свой потрепанный чемодан (его отшвырнул какой-то взмокший путешественник) и зашагал в зал прилета. Семнадцать лет назад с этим же чемоданчиком он покинул Германию. Вещь была в приличном состоянии, поскольку с тех пор Отто не путешествовал, а в армии пользовался ранцем.

В купе спального вагона чемодан стоял под полкой, на которой ему отдалась Зильке. Интересно, она узнает чемодан?

Отто заторопился — вдруг захотелось поскорее разделаться с минутой встречи. Хмель от виски почти выветрился, но, пожалуй, добавлять сейчас не стоит.

В блокноте под кожаной обложкой он посмотрел адрес из письма, беспрепятственно миновал последнюю линию таможенников и взглядом поискал указатель к стоянке такси.

Наверное, поэтому он ее и не заметил.

Смотрел вверх. На указатели.

И не ожидал, что она его встретит.

— Оттси.

Он услышал голос, который произнес два знакомых слога.

Замер и огляделся.

Ошеломленный. Смятенный. Взглядом шарил по унылой, дурно одетой серой толпе. Дешевые поношенные костюмы. Землистые лица. Пара отважных улыбок. Пара усталых.

— Я здесь, Оттси. Вот она я.

Голос. Тот самый голос. Перепрыгнувший через семнадцать долгих лет.

Он обернулся и увидел ее.

Но не узнал.