Два чемодана воспоминаний

С первым проблеском дня в еврейских домах началась охота за малейшими следами квасного, за солодом, дрожжами и хлебными крошками. Окна распахнулись. Звонкие голоса женщин нарушили тишину. Все они заняты были повторением одних и тех же слов: вставай, шевелись, беги.

Чуть позже на улицу высыпали сонные мужчины и дети, и настала очередь кроватей: постели были тщательно вытряхнуты, чтобы нигде не осталось крошек. Хозяйки состоятельных домов давно получили свои покрывала из чистки, а там, где жил народ победнее, их выбивали на открытом воздухе. Матери и дочери, тетушки и соседки, встав парами, брались за покрывало с двух сторон и яростно встряхивали, выбивая самые упрямые крошки. Движения их напоминали жесты дирижера, ведущего оркестр к заключительному аккорду. Улица полна была разноцветных полотнищ, вздымавшихся и опадавших в руках женщин, словно волны Красного моря.

Мужчины, которые не могли найти убежища в синагоге, завершали текущие дела. Дети собирались в узких переулках меж домами и у больших праздничных костров для ритуального сжигания дрожжей. Они кидали в огонь остатки хлеба, который всем дали после завтрака, картонные коробки, старые газеты, а иногда и мебель, выброшенную в угаре уборки. Малыши плясали вокруг костров, взявшись за руки.

Перед домом Калманов, на безопасном расстоянии от двери и вечно ворчащего привратника, тоже горел костер. Авром и другие мальчики постарше бросали в огонь связки бумаг и куски дерева. Здесь же скакал в кругу приятелей Дов. Они пели считалочку на идише:

— Что вы скажете про раз

?— Един Господь и любит нас!
— А что бы вы про два сказали?
— Две Моисеевы скрижали!

Симха, наклонив голову, стоял у самого входа в дом. Губы его шевелились. Я подошла поближе и услышала, что он повторяет вопросы, которые младший сын должен задать отцу во время седера. В прошлом году вопросы задавал Дов, теперь — впервые — настала его очередь. «Ма-ништана а-лайла а-зе? — Чем ночь эта отличается от других ночей?» Его голосок был слишком слаб для таких тяжелых, взрослых слов.

Он поднял глаза.

— Зачем мне задавать вопросы, если я и так знаю ответы?

— Это — часть праздника, — сказала я. — Ты спрашиваешь, а папа отвечает. После, когда ты станешь отцом, ты будешь отвечать на вопросы сына.

— Я не хочу становиться отцом. — Голос его звучал решительно. — Я стану утенком.

— В парке на пруду?

Он кивнул.

— Тогда я буду приходить кормить тебя, — пообещала я, накручивая на палец рыжую прядку.

— Хлебом?

— Ага, каждый день буду приносить хлеб, кроме шабата. В шабат я принесу тебе оладьи со сметаной и абрикосовым джемом.

Он весь затрепетал от возбуждения.

— Крякать я уже умею, осталось научиться плавать.

— А летать? — спросила я.

— Летать само получится. — Он развел руки в стороны и замахал ими.

Я обняла его и спросила, показывая на пляшущих детей:

— Ты не хочешь петь со всеми?

— Нет-нет, я знаю эту песенку. Одиннадцать будет — звезды, приснившиеся Иосифу. А двенадцать — Колена Израилевы. У меня нет времени петь, мне надо повторять вопросы. — Он положил голову мне на плечо. — Только бы сегодня вечером не описаться.

Я взяла его на руки и понесла в дом мимо привратника, сидевшего со своим псом в холле. Он буркнул, не глядя на нас:

— Я думаю, они успокоятся только завтра, когда дом рухнет!

Посреди до блеска вычищенной гостиной стояла госпожа Калман. Она была бледнее обычного. Слезы текли по щекам и капали на стопку тарелок, которые она прижимала к груди. Секунду мы смотрели друг на друга: она — с тарелками, и я — с Симхой на руках. Потом она произнесла бесцветным голосом:

— Уж и не знаю, сколько времени ношусь с этими тарелками, из кухни в комнату и назад.

— Почему бы вам не поставить их на стол? — спросила я.

Она прикрыла глаза:

— Восемь дней Песаха! Лучше бы мне лечь на пол и все восемь дней проспать.

Именно это было ей нужнее всего. Но она поставила тарелки на стол и вытерла фартуком лицо.

— Мне столько всего надо еще сделать до вечера, — сказала она. — А от мужа помощи не дождешься. Он не просто занимается шоколадом, у него в этот шоколад все мысли упираются. Лейзер, говорю я вчера, мы должны благодарить Всемогущего, что Он не занял Моисея в шоколадном бизнесе. Если бы это случилось, нам никогда бы не добраться до Земли Обетованной. Мы так навсегда и остались бы рабами в Египте, и что хуже всего — у всех были бы испорчены зубы. — Она вздохнула и дружески подтолкнула меня к двери. — Берите девочек и отправляйтесь в парк. Я не перенесу, если кто-то будет сейчас путаться под ногами.