Два дня из жизни Пичино

Она стояла, слегка раскрасневшаяся от усиленных движений, и смеялась.

- Это развлекло меня, - обратилась она к Изабелле. - Я сама себе не верю, но это, действительно, развлекло меня. Всякая новинка развлекает. Причешите его, Никольсон, и потом уложите спать.

Она сняла передник, взяла свои перчатки и вышла из комнаты, улыбаясь. А Пичино был оставлен во власти большой мягкой простыни и Никольсон.

Что дальше с ним случилось, было не так страшно, как все предыдущее, но еще более неприятно. Его стали тереть, точно лошадь, а с волосами обошлись совершенно невозможным образом. Каким-то странным инструментом Никольсон вырвала все запутанные клочки. Временами ему казалось, что она вытащит с корнем все его кудри, а с ними оторвется и часть его головы. Довольно долго простоял он у колен Никольсон, тихонько всхлипывая.

 Если бы Мария осмелилась подвергнуть его чему-нибудь подобному, он бы стал отбиваться и кричать. Но в этом удивительном доме, перед этими необычными людьми, которых итальянцы называли форестьери, в такой чуждой обстановке он как будто окаменел от ужаса. Да и кто бы на его месте не ужаснулся, если бы его посадили в воду, скребли и терли, а потом стали выдирать на голове волосы! И он вдруг спрятал лицо в складках платья Никольсон и разразился горькими рыданиями.

-  Voglio andare а саsa! Lascimi andare aMaria eil ciuco! (  Пустите меня домой. Пустите меня домой к Марии и ослу!) всхлипывал он.

Хорошо, хорошо. Сейчас конец,-сказала Никольсон,- Нелегка была работа! И в чем я тебя положу спать? Разве что в ночной кофточке миледи?

- Voglio andare а саsa . (Хочу домой.) Но Никольсон совершенно его не понимала. Она вышла из комнаты и скоро вернулась в ванную с кофточкой, отделанной кружевами и шелковыми лентами. Кофточка была ему велика, он совсем утонул в ней. Но когда его головка с прелестным личиком выглянула над роскошной кружевной рюшью, он в этом наряде стал еще красивее. Сам Пичино этого, естественно, не сознавал, а чувствовал только, что его опутали чем-то щутовским. Когда же его понесли из комнаты и чудесные панталоны Сандро остались на полу в углу, он посчитал, что ему нанесли еще одно, последнее оскорбление.