Два дня в апреле

— Я вот тут что надумала по поводу нашего магазина, — снова обращается она к сыну. — Надо же что-то с ним делать! Ведь правда? Мне и так стыдно перед тобой, что мы столько времени держим его под замком. Просто… просто мне пока ещё очень тяжело. Как представлю себе, что переступлю порог магазина, а тебя там…

Голос дрожит и обрывается. Внезапно на Мо накатывает такая волна одиночества и печали… Жить не хочется! Всё в её жизни так же серо и уныло, как и тут, на этом кладбище. Да и зачем ей жить? Какой смысл? Чего она всё ещё трепыхается? Зачем продолжает тащиться по этой жизни? Ведь судьба уже отняла у неё двух самых дорогих сердцу людей, которых она любила больше всего на свете.

Мо снова внимательно разглядывает надгробный камень. Имя Финна выбито на гранитной плите чуть ниже, под именем Сюзанны. Господи! Что она здесь делает? С кем разговаривает? С призраками? Её сын умер, ушёл от неё навсегда. Он не слышит её! И никогда уже больше не услышит!

Темнеет в глазах. Кольцо отчаяния сжимается всё теснее, душит её своей безысходностью. Мо поднимает голову, пытаясь стряхнуть с себя это наваждение. Но мрак перед глазами не отступает. «Кончай! — вкрадчиво шепчет ей внутренний голос. — Кончай всё одним махом! Ведь это так просто! Так просто… Да зачем тебе жить? Ради чего?»

Нет! НЕТ! Усилием воли она распрямляет спину, крепко сжимая ручки своей хозяйственной сумки. Она не сдастся просто так! Она не сведёт добровольно счёты со своей жизнью! Никогда!

— Завтра навещу тебя снова, — шепчет она, обращаясь к Финну. — Завтра снова приду к тебе, сынок. Обязательно!

Мо поворачивается и медленно бредёт к выходу. Ей хочется запрокинуть голову к небу и завыть во весь голос, словно дикому животному. Но больше никаких эмоций! Она умеет держать себя в руках. К тому же она знает, куда сейчас направит свой путь.

Самое хорошее в этом человеке, думает она, это то, что он никогда не утешает её. Не говорит в ответ на её жалобные излияния всякие банальности вроде того, что время всё лечит, и прочую чепуху в том же роде. В сущности, он вообще почти не разговаривает с Мо, и это её устраивает по всем статьям. Ведь у неё самой так много есть того, о чём хочется выговориться. Всё, что накапливается у неё на душе неделями, о чём она не может и не хочет говорить ни с Дафнией, ни с Уной, всё это она изливает ему, как только усаживается в коричневое кожаное кресло в крохотной каморке, в которой стены выкрашены в желтовато-коричневый цвет, напоминающий конфеты ириски. В комнате почему-то всегда пахнет отварным мясом и мятой.

Он — хороший слушатель! Просто превосходный! Но иначе ведь и быть не может, при его-то работе! Привык за долгие годы выслушивать нескончаемые жалобы своих клиентов, недовольство, вечные претензии к судьбе, мелкие обиды, чужие проблемы и горести. Много лет он слушает эти бесконечные исповеди посторонних людей, и так изо дня в день. А теперь вот внимательно слушает и её. Изредка кивает головой в знак согласия. Иногда склоняет голову чуть-чуть набок, словно пытается получше разглядеть её. И молчит! Всё время молчит!

И это её вполне устраивает.

Судя по всему, его совершенно не трогают все те ужасные вещи, о которых она порой сообщает, когда уже не в силах больше сдерживать собственную ярость. И тогда уж у неё выскакивают такие словечки, не дай бог! Она, которая толком и ругнуться-то не могла всю свою жизнь, начинает изъясняться в такие минуты, как заправская портовая девка. Так что стены этой комнатки слышали достаточно её ругани. И ничего страшного! Иногда, для того чтобы излить душу по полной, нужны особые слова, далёкие от литературных выражений.

Но этот человек не имеет ничего против! Кажется, он и не замечает ничего такого. Пропускает всю её нецензурщину мимо ушей. Он также не пугается и не бросается ей на выручку, когда силы оставляют её и она умолкает, не находя более нужных слов. Просто сидит рядом и молчит, тупо уставившись на него своим колючим, озлобленным взглядом. Вот и сегодня он — сама невозмутимость. Молча смотрит, как она утирает слёзы очередной салфеткой. Берёт её из пачки, что лежит на столике, отделяющем их друг от друга, и смачивает своим горем, пропитывая насквозь шероховатую на ощупь ткань.

По пятницам она здесь не бывает. Её день для посещений — вторник. Вот уже восемь месяцев, каждый вторник, в два часа дня, она приходит сюда. Они встретились случайно на улице, можно сказать, столкнулись нос к носу. Он стоял на тротуаре, пытаясь вставить ключ в дверной замок. А она налетела на него со всего маха. Она тогда упала бы лицом на асфальт, если бы он вовремя не потянул её.