Два дня в апреле

Но вот наконец позади остался и последний урок. Их последнее совместное занятие по вождению. Джек, как обычно, отвёз её после занятия домой, и, когда она уже стояла на крыльце и открывала входную дверь, он вдруг сказал:

— Скажите, можно мне будет пригласить вас когда-нибудь на ужин?

И в тот момент Изабель поняла, что в глубине души дождаться не могла, когда он пригласит её хоть куда-нибудь. И они стали встречаться. Это было очень хорошее время. Джек ухаживал за ней красиво, был щедр и предусмотрителен, угадывая её малейшие желания. Она была счастлива, а потому решила, что встретила именно своего мужчину.

Родители тоже были от Джека без ума. Их счастье, когда они узнали, что он сделал предложение дочери, было просто неописуемым.

— Это именно тот мужчина, который тебе нужен! — решительно заявила ей мать. — О лучшем муже для тебя я и мечтать не могла.

Наверное, последние слова матери должны были бы её насторожить, но Изабель, закусив удила, ринулась вперёд. И выскочила замуж за Джека.

Но ведь она же была так молода! Всего лишь двадцать один год. К тому же её самолюбию льстило, что она первой среди подружек обзавелась мужем. А Джек Кэрролл был не просто мужем, а, можно сказать, образцово-показательным мужем.

И какое-то время всё у них шло хорошо и даже прекрасно. Он любил её, она любила его. Во всяком случае, так ей казалось. Да и за что его было не любить? Джек был так мил, так услужлив во всем. Но где-то года полтора спустя что-то стало неуловимо меняться в их семейных отношениях. Изабель заметила, что её начали раздражать в муже многие мелочи: то, как он, к примеру, орудует щёткой, когда чистит зубы, как растирает вилкой на тарелке картошку, прежде чем отправить её в рот, как всякий раз, громко рыгнув, произносит на французский манер «экскьюзе муа».

Все те качества, которые так нравились ей в нём раньше, когда он обучал её технике вождения (терпеливость, пунктуальность, вежливость), — всё это тоже вызывало в ней сейчас лишь раздражение. И непреодолимое желание сделать ему что-то наперекор. От одного его присутствия в доме хотелось взвыть.

Но ругаться с ним, начинать выяснять отношения было бесполезно.

— Что ты за брюки на себя напялил? — говорила она ему. — Такие только столетние деды носят!

Он смотрел на неё с недоумением, в его глазах читалась обида, но Джек молча шёл в другую комнату и надевал другие брюки. И это вместо того, чтобы бросить в ответ тоже что-то обидное. Дескать, не твоего ума дела, что я надел. Или: что хочу, то и ношу. Нет, определённо, его покладистость была невыносима!

Хотя физическая близость с мужем всё еще приносила Изабель удовольствие. Их совместные ночи… они по-прежнему волновали её. Да, Джек был немного предсказуем, но всегда так нежен, так внимателен и, конечно, беспрекословно подчинялся всем её приказам. Словом, ночи хоть как-то скрашивали её дневное существование. А потом она забеременела.

Разумеется, они не раз и не два обсуждали эту тему. Изабель хотела повременить с ребёнком, говорила, что ещё не готова стать матерью. Ведь она ещё так молода и впереди у них куча времени. В свою очередь, Джек мечтал о ребёнке с самого начала, но, уступая её желаниям, согласился повременить два года. Всё это время она очень умело предохранялась и следила за тем, чтобы не залететь. Но вот прошли два года, и однажды после какой-то вечеринки, сопровождавшейся парой бокалов чего-то там, она забыла об осторожности и очень скоро поняла, что всё! Время упущено! Дафния уже готовится появиться на свет.

Нельзя сказать, чтобы она впала в эйфорию от перспективы стать счастливой мамашей. Нет! Особой радости беременность у неё не вызвала. Впрочем, и отчаяния тоже. На тот момент ей уже исполнилось двадцать четыре. Все её подружки тоже были кто обручен, кто замужем, а кто и с пузом наперевес. К тому же Джек и так дал ей два года отсрочки. Наверное, пора рожать!

Роды длились почти сутки. Двадцать три часа непрерывных схваток и агонии. И боль, нестерпимая боль, которая, казалось, разрывала её тело на части. К исходу суток у неё уже не было сил даже кричать. «Никогда! Никогда больше, — поклялась она сама себе, когда извивающуюся и хнычущую Дафнию осторожно положили ей на руки. — Больше никаких родов!»