Два друга

Нам захотелось увидеть этих певцов. Володя ускорил бег катера. А вот и они. На высоком берегу реки семь разноцветных домиков-палаток. Жители этого лагеря высыпали на берег, я машу им шляпой и кричу:

— Охотников принимаете?

— Двери для вас всегда открыты — милости просим, — отвечают они и приглашают в свою семью. Среди жителей лагеря многие оказались моими знакомыми.

Некоторых знал я как завзятых рыболовов и охотников, любителей природы, обращавшихся с ней бережно, по-хозяйски. Но как песенников слышал впервые. Всю эту компанию возглавлял Алексей Александрович Носов, старый перекоповец. Интересный он человек. По его рассказам и воспоминаниям можно написать книгу. Ведь на его памяти проходили рабочие стачки, устанавливалась Советская власть, текстильщики налаживали производство после гражданской войны.

Большую жизнь прожили Носовы. Но ни сам Алексей Александрович, ии его жена Любовь Михайловна душой не состарились. Всей семьей вместе с молодым поколением приехали Носовы отдыхать на Соть. И всей семьей вторили песне об ивушке.

Эти люди давно уже променяли санатории юга на берега Соти. И ничуть не жалеют. Они приурочивают свои отпуска к последнему месяцу лета и отправляются сюда за воздухом, настоянным на целебных травах, за тишиной. Они купаются в лучах утренних и вечерних зорь и запасаются силой и здоровьем.

В этот сезон в сотинских лугах болотной дичи было полно, и часто после выстрелов наших дупели или бекасы, сложив крылышки, комочком падали на росистую траву, а жадная до дичи Зара все тащила своему повелителю. Но если мы мазали, как школьники, нам становилось стыдно перед собакой. Ведь врем своим видом она давала понять, что трудится на нас, а мы не ценим ее работу и пуделяем в воздух.

Много мне пришлось перевидеть собак, жить с ними долгие годы, но Зара, как мать, была исключением. Обычно через несколько месяцев отнятых щенков матери забывают, но отношение Зары к своему Фебу оставалось навсегда материнским.

Дело в том, что года два в моей семье не было собак, почему я и охотился с Зарой, а когда у нее народились щенки, мы с женой решили одного из них приобрести. Так красно-пегий в крапе кобелек Феб стал членом нашей семьи. Редко Зара виделась со своим детенышем, но каждая их встреча приводила нас в умиление. Бывало, заметив меня с Фебом, она бросалась к нему, ласкала так, как умеют ласкать матери, а глаза ее, от волнения покрытые влагой, сияли радостью. А здоровяк Фебка пыхтел и сопел от излишней ласки матери, но принимал это как должное.

Но годы неумолимы. Они многое изменяют. Давно уж нет милой Зары. Ушел из жизни мой чудесный Бок, недавно не стало преданного друга Феба. Нет больше и дорогих моему сердцу друзей Дичина и Горшкова, и только старая вишня, что растет в деревне у дома сестры Дичина — Марии Николаевны, ежегодно с приходом весны покрывается белым цветом, а потом осыпается, застилая лепестками могилу Зары, ведь вблизи этой вишни похоронил ее страстный охотник и друг собак Дичин.

Случай в горах

В Закаспий я попал в суровое, сложное время гражданской войны.

Встречи с необъятными просторами раскаленных пустынь, с вечными снегами гор и древними, как мир, восточными городами с их особым укладом жизни — казались мне чем-то загадочным.

Хотелось узнать как можно больше, приобщиться к природе незнакомого края и в особенности разведать жизнь обитателей гор. Шло время, а сделать этого не удавалось. Мешали банды басмачей. Но когда расчеты сними были на исходе, бродившая в крови страсть к охоте стала еще непокорней.

Прав был Багров-внук, когда утверждал, что охотником нельзя сделаться: им надо родиться. Так, очевидно, получилось со мной. Охотничья страсть передалась мне по наследству. Хотя не раз слышал я от товарищей своих, что одной страсти и желания к охоте недостаточно, если нет на то необходимых условий. Пожалуй, это так, но я в данном случае был удачником. Тогда я жил в доме умершего архитектора, в прошлом страстного охотника. Моя хозяйка на досуге не раз рассказывала мне об охотах мужа, в которых и она иногда участвовала. Кроме того, у нее жил породный и очень крупный курцхаар — Каштан.

Каштан вскоре разгадал во мне охотника, и мы крепко подружились. Когда я был занят или отдыхал, он часами просиживал у двери моей комнаты. А какую пес испытывал радость, когда я звал его к себе! Он пулей влетал в комнату, ласкался, лизал руки, а потом от радости смеялся, скорчив в умилении свою собачью физиономию. Он всегда караулил мой выход из дома и, если я шел пешком в штаб части, он сопровождал меня. Ну, а если ехал на автомашине, то и тогда от него невозможно было отделаться. Он прыгал в кузов, удобно устраивался на подушке заднего сиденья. За эту его привязанность ко мне, красноармейцы прозвали Каштана «адъютантом», баловали всякими подачками.