Два фотографа

Матёрый котяра с гладкой чёрной шерстью, жёлтыми глазищами и манерами аристократа в изгнании приходил и уходил сам по себе. Ловил в ателье мышей, иногда подрабатывал фотомоделью за колбасу. На дармовой кусок глянул подозрительно, ещё подозрительнее — на Семёныча. Но не устоял перед искушением. Подошёл, и тут же был пойман за шкирку. Считается, в этом месте у кошек много лишней шкуры, за которую удобно держать. Будучи схваченными, они, якобы, не могут достать коварную руку ни передними, ни задними лапами. Враньё!

Черныш в мгновение ока разделал фотографа под американский флаг и едва не вырвался. Но Семёныч, сам шипя, как кот, всё-таки затолкал зверя в мешок. Крепко-накрепко затянул горловину, выдохнул и пошёл промывать раны. Кот сперва пробовал продрать прочный брезент изнутри, потом затаился, будто пленный партизан.

Человек с котом в мешке сели на трамвай. Долго ехали. Вышли на остановке перед Крымским мостом. Оставалось выждать время и точно с середины пролёта швырнуть мешок в реку. Уже на месте Семёныч подумал: "Надо было прихватить груз, чугунный утюг. Чтобы зверь сразу пошёл на дно и не мучался". Подумал — и аж плюнул всердцах через перила: "Да что ж ты делаешь, Миша, туды твою растуды? Убивать тебе, конечно, приходилось, и не только животных. Но одно предательство на другое? Думаешь, поможет?" Стало до того паскудно, хоть сам сигай с моста. А кот завозился в мешке, мяукнул тихонько: то ли жалобно, то ли сочувственно...

Выпуская Черныша из мешка в родном дворе, фотограф не знал, куда провалиться со стыда. Плевал на любые узоры судьбы. А котяра, как назло, не слинял сразу. Отбежал на безопасное расстояние, сел и принялся вылизывать помятую шкуру, посверкивая на человека жёлтыми глазами. Очень злыми, но такими понимающими, чтоб ему пусто было!

Семёныч хотел крикнуть: "Кыш!" Вместо этого едва слышно шепнул: "Прости!" И вдруг снова почувствовал свой недоплетённый узор. Уловил развилку. Обрадовался чуть более длинному пути, но безо всяких дурацких жертвоприношений.