— Братец. Ты же говорил... что тебе не нужна... девушка... Что тебе достаточно... одной меня, — обиженно продолжала Сиро.
— …
Оставленную без внимания Стефани вдруг охватила дрожь. Сора был прав. Заповеди были абсолютны, их невозможно было нарушить. И...
...кровь прилила ей к лицу, а сердце бешено забилось. В груди защемило от того, что сестра отняла все его внимание...
Даже если это закон...
Нет.
Только не он.
Я не могу...
— Ух! Напугала!
Полная решимости опровергнуть навязываемые ей извне чувства, Стефани бросила на Сору яростный взгляд.
— У... У-у-у...
Но стоило им лишь встретиться взглядами, как сердце ее забилось с удвоенной силой, а лицо залило краской.
— Никакое это не «маленькое желание»! Как можно так поступать с женским сердцем?! — и она поспешно отвернулась, надеясь, что тот ничего не заметил. Решимость, с которой она вскочила, стремительно ее покидала.
— А, ну, тут видишь какое дело... — почесывая щеку и стреляя глазками по сторонам, начал Сора, пытаясь придумать оправдание. — Сиро, есть идеи? — пристыженно попросил он помощи у сестры.
— Думай... сам, — холодно отрезала та.
— Эх... Ну, ладно... Кхм... — кашлянул Сора, смирившись с тем, что помощи ждать неоткуда.
От этой мысли на душе немного полегчало. Сора вновь ухмыльнулся.
— Да... Да это же обман! — возразила Стефани, но уже без особого энтузиазма. Голос Соры приятно щекотал ей слух, будто проникая в самую душу. Ей одновременно хотелось и чтобы он замолчал, и чтобы продолжал говорить дальше. Требование объяснений отчасти было для нее лишь удобным предлогом слушать его еще и еще.
Даже не подозревая, что творилось в этот момент у Стефани в голове, Сора (восемнадцатилетний девственник) с важным видом поднял палец и, словно учитель, разъясняющий ученице ошибки, напутственно продолжил:
— Именно, обман. Ты была так поглощена правилами игры, что совсем забыла о ее условиях. Нельзя, нельзя пропускать мимо ушей неоднозначные объяснения... Особенно если они имеют прямое отношение к исходу игры.
Игра с самого начала была нацелена на ничью, об этом Стефани догадалась и сама. Но вот что она упустила — так это то, что
— Мошенник!
Да. Это было мошенничество. Обвинения Стефани были вполне справедливы. Однако...
— Э-э-э, вот клеветы не надо. Сама виновата, что повелась на обман.
— Мошенники всегда так говорят! — продолжала протестовать Стефани, но тут вдруг вмешалась хранившая до сих пор обиженное молчание Сиро:
— Третья... заповедь... Ставки должны быть... признаны обеими сторонами... как равные.
— Да-да! Суть как раз в том, что они должны быть
— Ставить можно... хоть жизнь... хоть права... — закончила Сиро за помахивающего из стороны в сторону пальцем Сору.
— Совершенно верно!
— Но ставить... на кон... чувства... не требовалось, — не отступала Сиро.
— А вот и нет! Нам нужно было проверить, влияют ли Заповеди на свободу воли!
— Братец...
— Извини.
Убедить ее в том, что так и было задумано, не вышло.
— Чтобы таким обманом...
«...Да отнять у меня первую любовь...» — все еще пыталась возражать Стефани со слезами на глазах. Тяжело было ставить ей что-либо в вину, но...
— Заповедь... Шестая. Договоренности... заключенные перед игрой... обязательны к соблюдению... — негромко произнесла одиннадцатилетная девочка. В ее голосе чувствовалось сочувствие, но он был твердым. — И ты забыла... еще одно важное правило... и повелась на провокацию... — добавила она.
Верно. Ведь, если вспомнить Заповеди, то, согласно пятой, именно тот, кому бросают вызов, имеет право устанавливать правила игры. Стефани могла и отказаться, и сама изменить правила. То, что она не воспользовалась этим правом и опрометчиво приняла вызов...
— У-у-у...
...было целиком и полностью ее виной.