Два года каникул; Лотерейный билет № 9672: [Романы]

И все же Сильвиус Хог узнал все. Неизвестно, кто заговорил первым — сам он, Жоэль или его сестра. Да это и не важно! Главное, профессор был посвящен в курс дела, в положение фру Хансен и ее детей. Через две недели ростовщик выбросил бы их из гостиницы на улицу, если бы они не погасили долг ценою этого билета.

Итак, Сильвиус Хог выслушал грустный рассказ Жоэля.

— Нельзя было отдавать билет! — вырвалось у него сперва. — Нет, ни в коем случае нельзя было!

— Но как я могла не отдать, господин Сильвиус?.. — ответила глубоко взволнованная девушка.

— Да… да, конечно!.. Вы не могли поступить иначе!.. И, однако… Ах, если бы я был при этом!..

Как поступил бы профессор Сильвиус Хог, будь он при этом? Он ничем не объяснил свои слова и лишь добавил:

— Да, милые мои Гульда и Жоэль, в сущности, вы лишь исполнили свой долг! Но меня просто бесит, что этот Сандгоист воспользуется суеверными ожиданиями людей и выжмет из билета бедняги Оле максимальный барыш для себя. И все же смешно, глупо, нелепо верить в то, что именно этот номер обязательно будет отмечен благосклонностью судьбы! Нет, если хорошенько подумать, я на вашем месте не отдал бы билета. Если уж Гульда отказала в нем Сандгоисту, то не должна была отдавать его и своей матушке.

Брат и сестра не нашлись что ответить на эти упреки. Уступая билет фру Хансен, Гульда следовала велению дочернего долга, — можно ли было порицать ее за такой поступок?! И ведь пожертвовала она не билетом, чьи шансы на выигрыш представлялись более чем сомнительными, нет! — она пожертвовала последней реликвией[252], напоминающей о женихе, и тем самым нарушила его волю.

Но теперь делать было уже нечего. Билетом завладел Сандгоист. Он принадлежал ему. А ростовщик, конечно, продаст его с аукциона[253]. Подумать только: этот алчный скряга набьет свою мошну с помощью трогательного прощального привета погибшего моряка! Нет, Сильвиус Хог не мог мириться с этим!

Вот почему в тот же день он пожелал переговорить по этому поводу с фру Хансен: конечно, разговор этот ничего уже не мог изменить, но необходимость в нем назрела давно. Впрочем, фру Хансен показала себя весьма практичной женщиной, несомненно, наделенной в большей степени здравым смыслом, нежели материнской любовью.

— Вы, верно, осуждаете меня, господин Хог? — спросила она, дав сперва профессору выговориться вволю.

— Разумеется, фру Хансен.

— Если вы порицаете ту опрометчивость, с какою я бросилась в спекуляции, разорив своих детей, то вы правы. Но если вы упрекаете меня в том, каким образом я избавилась от угрозы разорения, то вы неправы. Что вы на это скажете?

— Ничего.

— Посудите сами, можно ли было отказаться от предложения Сандгоиста. Ведь он в конечном счете уплатил пятнадцать тысяч марок за ничего не стоящую бумажку. Я еще раз спрашиваю вас, можно ли было отказаться?

— И да и нет, фру Хансен.

— Двух ответов быть не может, только «нет»! Не будь положение столь безнадежным — по моей вине, я это признаю! — я поняла бы отказ Гульды!.. Да, я поняла бы, почему она не хочет расставаться с билетом, полученным из рук Оле Кампа. Но ведь через несколько дней нас выгнали бы из дома, где родились мои дети, где умер мой муж, так неужто же вы, господин Хог, поступили бы на моем месте иначе?

— Да, фру Хансен, да!

— Как же вы поступили бы?

— Я бы испробовал все возможное, лишь бы не жертвовать билетом, который попал к моей дочери при подобных обстоятельствах!

— Разве обстоятельства эти помогут делу?

— Это никому не известно, ни вам, ни мне.

— Да нет, господин Хог, напротив, очень даже хорошо известно. Билет этот — всего лишь билет, у которого всего лишь один шанс из миллиона выиграть что-либо. И оттого, что он побывал в бутылке, подобранной в море, шансов этих больше не станет.

Сильвиус Хог не нашелся с ответом на этот вполне разумный довод. Поэтому он обратился к сентиментальной[254] стороне дела, сказав:

— Положение таково: в момент кораблекрушения Оле Камп завещал Гульде единственное свое достояние. И даже просил присутствовать на розыгрыше с билетом в руке, если тот каким-нибудь чудом попадет к ней. А теперь у нее нет этого билета.

— Если бы Оле Камп вернулся, — ответила фру Хансен, — он, не колеблясь, уступил бы билет Сандгоисту.

— Возможно, — согласился ее собеседник, — но только он один имел бы право решать это. Что же вы ответите ему, если он не погиб, если он спасся от смерти, если он вернется… завтра… или сегодня?

— Оле не вернется, — глухо произнесла фру Хансен. — Он погиб, господин Хог, и погиб безвозвратно.