Два года на палубе

Мы оставались внизу совсем недолго — слишком очевидны были признаки надвигающегося шторма: всю носовую часть заливала вода, и удары форштевня о волны походили на грохотание парового молота по сваям. Вахта торопливо перебегала по палубе и с уханьем выбирала снасти. Настоящий моряк даже по звуку может сказать, какой парус убирают, и вскоре мы услышали, как один за другим исчезли брамсели, а за ним и бом-кливер. Судно сразу почувствовало облегчение, и мы уже начали было погружаться в объятия сна, как вдруг раздались три тяжелых удара по люку и знакомое: «Все наверх! Рифы на марселях брать!» — выдернуло нас из теплых коек. Погода была не очень холодная, нам не пришлось много натягивать на себя, и мы быстро выскочили на палубу. Я никогда не забуду этого величественного зрелища. Была ясная и Довольно холодная ночь. В небе мерцали поразительно яркие звезды, и, насколько достигал глаз, не было видно ни облачка. Резко очерченная линия горизонта разделяла море и небо. Даже живописец не смог бы изобразить такой ясный, без единого пятнышка небосвод. И при всем этом от норд-веста дуло, словно из преисподней. Обычно, когда видишь с наветра облака, то чувствуешь, откуда налетает ветер; теперь же казалось, будто он возникает из сказочного ниоткуда. Никто, глядя на небо, не смог бы поверить, что это не тихая летняя ночь. Один за другим были взяты рифы на марселях, и не успели мы их подтянуть, как раздался короткий, резкий хлопок, подобный не слишком сильному удару грома — это сорвало с ликтроса кливер и тут же разорвало на мелкие куски. Мы закончили с марселями, собрали остатки кливера и поставили на его место фор-стеньги-стаксель, как вдруг прорвало огромный грот, и парус распоролся сверху донизу, от верхней шкаторины до нижней. «Быстро, грот убирать, пока его не разнесло черту на перья!» — закричал капитан. В одно мгновение мы были на мачте, обматывая изодранные полотнища вокруг рея и обвязывая их сезнями так туго, как только это было возможно. Но едва Мы спустились на палубу, по всему судну раздался громкий треск, и дважды зарифленный фор-марсель разъехался на две части ниже риф-банта от одного нок-бензеля до другого. И опять все сызнова — спускаем рей, закладываем риф-тали и расходимся по рею брать рифы. Потом, набивая тали до отказа, захватываем нижний риф-бант у других бензелей и, аккуратно завязывая узлы у сезней, в конце концов успешно справляемся с постановкой глухо зарифленного паруса.

Едва мы скойлали снасти и ждали уже команды «Подвахтенные вниз!», когда грот-бом-брамсель вырвало из сезней, сдуло под ветер, и он заполоскал с такой силой, что мачту затрясло, словно прут. Кому-то надо было действовать: то ли убрать бом-брамсель, то ли срезать его, иначе мачта неизбежно переломилась бы. Один за другим людей из вахты правого борта посылали наверх, но те ничего не могли сделать. Тогда долговязый Джон-француз, старший вахты правого борта (и лучший матрос, когда-либо вступавший на палубу судна), взбежал наверх и с помощью своих длинных рук и ног сумел все-таки после жестокого единоборства с неистово бьющимся у нока парусом (к тому же над его головой буквально развевался на ветру топсель) усмирить его и принайтовать длинным плетеным сезнем. Раза два его едва не стряхнуло вниз, но он был настоящим матросом, каждый палец у него не уступал по цепкости рыболовному крюку. Плотно обвязав парус, он приготовил рей к спуску, что оказалось долгим и трудным делом — ему приходилось прерываться и по нескольку минут удерживать его что есть мочи, ибо судно закренивало и бросало так, что временами на этой высоте нельзя было пошевелить даже пальцем. Наконец рей благополучно спустили вниз, а потом то же самое проделали с фок- и крюйс-бом-брам-реями. Затем всех снова отправили наверх, и час или два мы работали, не разгибая спин, закрепляли по-штормовому весь рангоут, снимали лисельный, бом-брамсельный и топсельный такелаж, раскрепляли реи, обтягивали наветренные бакштаги и производили прочие приготовления к жестокому шторму. Ночь стояла прекрасная — в меру прохладная для спорой работы и светлая словно день. Стоило увидеть шторм в такую погоду. Но дуло уже с ураганной силой. Казалось, ветер вот-вот сдерет нас с реев. Мне еще не приходилось испытывать такого яростного напора стихии, и все же самое худшее для матроса во время шторма — это темень и соленый душ.

Спустившись на палубу, мы огляделись, чтобы разобраться, который час и кому стоять вахту. Рулевой пробил четыре склянки, и мы выяснили, что вахта правого борта закончилась, а нам осталось стоять еще полвахты. Соответственно вахта правого борта спустилась вниз и оставила нам судно на следующие два часа, однако получив указания быть наготове к вызову наверх.